на главную
содержание
Жизнь Ницше
Философия Ницше
Персонажи философии
Творчество
из
текстов Ницше:
Кто есть философ?
Дионис-философ
Воля к власти
Нигилизм и
переоценка
Вечное возвращение
Сверхчеловек
Заключение о
безумии
Цитаты
Фридриха Ницше:
Ф.Ницше
цитаты
Ф.Ницше
о любви
Ф.Ницше
о женщинах
Ницше высказывания
Ницше
фразы мысли
Ницше мудрость зла
Ницше о патриотизме
Так
говорил Заратустра:
предисловие
Заратустра
часть 1
Заратустра
часть 2
Заратустра
часть 3
Заратустра
часть 4
другой
перевод:
Заратустра
часть 1
Заратустра
часть 2
Заратустра
часть 3
Заратустра
часть 4
другие
произведения:
Антихрист
Ecce Homo
Сумерки
идолов
Воля
к власти
По ту
сторону
К генеалогии
О
философе:
Ницше жизнь
философия
Ницше и его
философия
Стефан Цвейг о
Ницше
Когда
Ницше плакал
Другие
философы:
Шопенгауэр
мысли
Афоризмы
мудрости
|
Жиль
Делёз: тексты Ницше:
Дионис-философ
Тексты Фридриха Ницше
В) Дионис-философ
Герой радостен,
вот что не понимали до сих пор авторы трагедии.
Запись 1888 года
7. Дионис и Аполлон:
ИХ ПРИМИРЕНИЕ (ТРАГИЧЕСКОЕ)
Было бы большим выигрышем для эстетической науки, если бы не только
путем логического уразумения, но и путем непосредственной интуиции
пришли к сознанию, что поступательное движение искусства связано с
двойственностью аполлонического и дионисического начал, подобным же
образом, как рождение стоит в зависимости от двойственности полов, при
непрестанной борьбе и лишь периодически наступающем примирении.
Названия эти мы заимствуем у греков, разъясняющих тому, кто в силах
уразуметь, глубокомысленные эзотерические учения свои в области
воззрений на искусство не с помощью понятий, но в резко отчетливых
образах мира богов. С их двумя божествами искусств, Аполлоном и
Дионисом, связано наше знание о той огромной противоположности в
происхождении и целях, которую мы встречаем в греческом мире между
искусством пластических образов — аполлоническим —
и непластическим искусством музыки — искусством Диониса; эти
два столь различных стремления действуют рядом одно с другим, чаще
всего в открытом раздоре между собой и взаимно побуждая друг друга ко
все новым и более мощным порождениям, дабы в них увековечить борьбу
названных противоположностей, только по-видимому соединенных общим
словом «искусство»; пока наконец чудодейственным
метафизическим актом эллинской «воли» они не явятся
связанными в некоторую постоянную двойственность и в этой
двойственности не создадут наконец столь же дионисического, сколь и
аполлонического произведения искусства — аттической трагедии.
Чтобы уяснить себе оба этих стремления, представим их сначала как
разъединенные художественные миры сновидения и опьянения, между
каковыми физиологическими явлениями подмечается противоположность,
соответствующая противоположности аполлонического и дионисического
начал. […][18]
На основании всего нами узнанного мы должны представлять себе греческую
трагедию как дионисический хор, который все снова и снова разряжается
аполлоническим миром образов. Партии хора, которыми переплетена
трагедия, представляют, таким образом, в известном смысле материнское
лоно всего так называемого диалога, т. е. совокупного мира сцены,
собственно драмы. В целом ряде следующих друг за другом разряжений эта
первооснова трагедии излучает вышеуказанное видение драмы, которое есть
исключительно сновидение и в силу этого имеет эпическую природу, но, с
другой стороны, как объективация дионисического состояния, представляет
собой не аполлоническое спасение в иллюзии, а, напротив, разрушение
индивидуальности и объединение ее с изначальным бытием. Таким образом,
драма есть аполлоническое воплощение дионисических познаний и влияний
[…].
[…] Аполлонические явления, в которых объективируется
Дионис, не представляют уже «вечного моря, непрестанной
смены, пылающей жизни»6, как музыка хора; это уже не те
данные лишь в ощущении, не сгущенные еще в образ силы, в которых
вдохновенный служитель Диониса чует приближение бога, —
теперь со сцены говорит отчетливость и устойчивость эпических образов,
теперь Дионис ведет свою речь уже не через посредство сил, но как
эпический герой, почти языком Гомера.
«Рождение
трагедии»
8. Дионис и Сократ.
— их оппозиция (диалектическое)
Ключ к природе Сократа дает нам то удивительное явление, которое
известно под именем «демон Сократа». В тех
исключительных положениях, когда его чудовищный ум приходил в
колебание, он находил себе твердую опору в божественном голосе внутри
себя. Этот голос всегда только отговаривал. Инстинктивная мудрость
показывалась в этой совершенно ненормальной натуре только для того,
чтобы по временам проявлять свое противодействие сознательному
познаванию. Между тем как у всех продуктивных людей именно инстинкт и
представляет творчески-утвердительную силу, а сознание обычно критикует
и отклоняет, — у Сократа инстинкт становится критиком, а
сознание творцом — воистину чудовищность per defectum7!
[…]
[…] Сократ, диалектический герой платоновской драмы,
напоминает нам родственные натуры еврипидовских героев, принужденных
защищать свои поступки доводами «за» и
«против», столь часто рискуя при этом лишиться
нашего трагического сострадания; ибо кто может не заметить
оптимистического элемента, скрытого в существе диалектики, торжественно
ликующего в каждом умозаключении и свободно дышащего лишь в атмосфере
холодной ясности и сознательности? — И этот оптимистический
элемент, раз он проник в трагедию, должен был мало-помалу захватить ее
дионисические области и по необходимости толкнуть ее на путь
самоуничтожения, вплоть до смертельного прыжка в область мещанской
драмы.
Достаточно будет представить себе все следствия сократовских положений:
«добродетель есть знание», «грешат только
по незнанию», «добродетельный есть и
счастливый», — в этих трех основных формах
оптимизма лежит смерть трагедии. Ибо в таком случае добродетельный
герой должен быть диалектиком, между добродетелью и знанием, верой и
моралью должна быть необходимая и видимая связь; в таком случае
трансцендентальная справедливость в развязке Эсхила должна быть унижена
до плоского и дерзкого принципа «поэтической
справедливости» с его обычным deus ex machina.
[…] Оптимистическая диалектика гонит бичом своих силлогизмов
музыку из трагедии, т. е. разрушает существо трагедии, которое может
быть толкуемо исключительно как манифестация и явление в образах
дионисических состояний, как видимая символизация музыки, как мир грез
дионисического опьянения.
«Рождение
трагедии»
9. Дионис и
Христос: их противоположность (религия)
Два типа: Дионис и Христос. — Установить, не является ли
религиозный тип человека формой декаданса (величайшие новаторы все до
одного были людьми болезненными или эпилептиками); но не опускаем ли мы
при этом некий тип человека религиозного, именно языческий тип? Не
является ли языческий культ формой благодарения, утверждения жизни? Не
будет ли его высочайший представитель своего рода апологией и
обожествлением жизни? Типом того духа, что достиг полного расцвета и
исступленно бьет через край! Типом того духа, что поглощает и внутри
себя разрешает противоречия и загадки бытия! Сюда и ставлю я греческого
Диониса: религиозное утверждение жизни — не той, что прошла
через отрицание, не той, что была ополовинена, но всей полноты жизни
(типично — половой акт будит чувство глубины, таинства,
благоговения).
Дионис против «Распятого»: тут перед нами
противоположность. Различие это не в отношении к смертной муке
— последняя, однако, заключает в себе различные смыслы. Сама
жизнь, ее вечная плодотворность и возвращение обусловливают собой
терзание, разрушение, волю к уничтожению… В другом случае
дело идет о страдании, «невиновности Распятого»,
протесте против этой жизни, формуле ее осуждения. — Легко
догадаться: проблема в смысле страдания: либо христианский смысл, либо
смысл трагический… В первом случае путь к священному бытию;
в последнем дело идет о бытии, которое настолько священно, что
оправдывает даже чудовищное страдание. Да, трагический человек
утверждает жесточайшее страдание: он для того достаточно силен, одарен,
наделен властью обожествления жизни; христианский же человек отрицает
счастливейший на земле удел: он настолько слаб, беден, обездолен, что
страдает во всякой форме жизни… Бог на кресте —
проклятие жизни, перст, указующий на избавление от жизни; растерзанный
в клочья Дионис — обещание жизни: он будет вечно возрождаться
и возвращаться из глубины разрушения.
1888
«Воля к власти»
10. Дионис и Ариадна: их взаимодополнительность (дифирамб)
Ариадна
[…]
Ха-ха!
Истязаешь меня ты, дурак (а кто ты еще?),
терзаешь гордость мою?
Дай мне любовь — кто еще согреет меня?
Кто еще любит меня?
Дай горячие руки,
дай сердце-жаровню,
дай мне в моем одиночестве,
когда меня заставляет лед,
ах! лед семикратный,
жаждать хотя бы врага,
дай, отдай,
враг лютейший,
мне — тебя!
Прочь!
И он убежал,
мой товарищ единственный,
мой великий противник,
мой неведомый,
мой бог-истязатель!..
Нет!
Воротись!
Со всеми твоими пытками!
К тебе текут мои слезы,
когда с тобою мы врозь,
и напоследок сердце ради тебя зажглось.
Вернись, мой неведомый Бог,
вернись, моя боль,
вернись, мой последний вздох!
Молния. Дионис является в изумрудной красоте.
Дионис
Образумься, Ариадна!
Малы уши твои, мои уши твои:
умное слово вмести!
Если не ненавидишь себя, как любить?
Я твой лабиринт…
Дионисовы
дифирамбы. Жалоба Ариадны.
11. Дионис и
Заратустра: Их родство (испытание)
Тогда заговорила беззвучно тишина ко мне: «Ты знаешь это,
Заратустра?» —
И я вскрикнул от страха при этом шепоте, и кровь отхлынула от моего
лица, — но я молчал.
Тогда во второй раз сказала она мне беззвучно: «Ты знаешь
это, Заратустра, но ты не говоришь об этом!» —
И я отвечал наконец, подобно упрямцу: «Да, я знаю это, но не
хочу говорить об этом!»
Тогда опять сказала она мне беззвучно: «Ты не хочешь,
Заратустра? Правда ли это? Не прячься в своем упорстве!»
И я плакал и дрожал, как ребенок, и наконец сказал: «Ах, я
хотел бы, но разве могу я! Избавь меня! Это свыше моих сил!»
Тогда опять сказала она мне беззвучно: «Что тебе за дело, что
случится с тобой, Заратустра? Скажи свое слово и разбейся!»
—
И я отвечал: «Ах, разве это мое слово? Кто я такой? Я жду
более достойного; я не достоин даже разбиться о него».
Тогда опять сказала она мне беззвучно: «Что тебе за дело, что
случится с тобой? Ты еще недостаточно кроток для меня. У кротости самая
толстая шкура». —
И я отвечал: «Чего только не вынесла шкура моей кротости! У
подножия своей высоты я живу; как высоки мои вершины? Никто еще не
сказал мне этого. Но хорошо знаю я свои долины».
Тогда опять сказала она мне беззвучно: «О Заратустра, кто
должен двигать горами, тот передвигает также долины и
низменности». —
И я отвечал: «Еще мое слово не двигало горами, и что я
говорил, не достигало людей. И хотя я шел к людям, но еще не дошел до
них».
Тогда опять сказала она мне беззвучно: «Что знаешь ты об
этом\ Роса падает на траву, когда ночь всего безмолвнее».
—
И я отвечал: «Они смеялись надо мной, когда нашел я свой
собственный путь и пошел по нему; и поистине, дрожали тогда мои ноги.
И так говорили они мне: ты потерял путь, а теперь ты отучиваешься даже
ходить!»
Тогда опять сказала она мне беззвучно: «Что тебе до насмешек
их! Ты тот, кто разучился повиноваться: теперь должен ты повелевать!
Разве ты не знаешь, кто наиболее нужен всем? Кто приказывает великое.
Совершить великое трудно; но еще труднее приказать великое.
Самое непростительное в тебе: у тебя есть власть, и ты не хочешь
властвовать».
И я отвечал: «Мне недостает голоса льва, чтобы
приказывать».
Тогда, словно шепотом, сказала она мне: «Самые тихие слова
— те, что приносят бурю. Мысли, ступающие голубиными шагами,
управляют миром.
О Заратустра, ты должен идти, как тень того, что должно наступить: так
будешь ты приказывать и, приказывая, идти впереди».
И я отвечал: «Мне мешает стыд».
Тогда опять сказала она мне беззвучно: «Ты должен еще стать
ребенком, чтобы стыд не мешал тебе.
Гордыня юноши тяготеет еще на тебе, поздно помолодел ты, — но
кто хочет превратиться в дитя, должен преодолеть еще свою
юность».
И я решался долго и дрожал. Наконец сказал я то же, что и в первый раз:
«Я не хочу».
Тогда раздался смех вокруг меня. Ах, смех этот разрывал мне
внутренности и надрывал мое сердце!
И в последний раз сказала она мне: «О Заратустра, плоды твои
созрели, но ты не созрел для плодов своих!
И оттого надо тебе опять уединиться: ибо ты должен еще
дозреть».
«Так
говорил Заратустра»
* * *
Вы читали текст из
философского произведения Жиля Делёза (1964–1965 гг) о
Фридрихе Ницше
написанное крупным французским философом 20 века. Эта работа содержит
биографию Ницше, комментарии к его философии, а также множество текстов
из творчества самого Ф. Ницше, которые Жиль Делез распределил по важным
темам. Используйте эту книгу для создания докладов, рефератов,
конспектов о Фридрихе Ницше, его жизни и философском творчестве.
Цитаты Фридриха Ницше, его
произведения и статьи о нём - вы можете читать на этом сайте.
Надеюсь, что эта
книга откроет для вас что-то новое о Фридрихе Ницше...
Спасибо за чтение и ссылку на наш сайт! Ницше - жив!
..............................
©
Copyright: Ницше Жиль Делёз
|
|