Жизнь и смерть Фридриха Ницше: жизнеописание, письма, комментарии

 
Читай текст книги Жизнь Фридриха Ницше (биографа: Даниэля Галеви)  
   
Последние годы Ницше

По старой своей привычке Ницше стал гулять под лучами солнца по белым дорогам, возвышающимся над морем. Воспоминания целых семи лет связывают его с этим морем, с этими берегами и горами; снова оживает его фантазия, увлекает его и он отдается ее свободному полету. Ни один час не проходит у него бесследно: каждый из них приносит ему счастье и уходит, оставляя реальное воспоминание подаренного им счастья, - или эпиграмму, или поэму в прозе, максиму, какую-нибудь Lied или песню.

Все современное нестерпимо для него; ему доставляло удовольствие, он даже считал своим долгом философа, говоря для грядущих времен, порицать свое собственное время. В ХVI веке философ был прав, когда хвалил мягкость и послушание. В XIX веке в нашей Европе, ослабленной парижскими декадентами и немецкими вагнерианцами, в этой слабой Европе, которая постоянно ищет помощи толпы и единодушия, наименьшего количества усилий и наименьших страданий, - философ должен восхвалять другие добродетели. Он должен утверждать следующее: тот самый великий из людей, который умеет быть более одиноким, более скрытным, более от всего отдаленным, умеющий жить по ту сторону добра и зла, хозяином своих добродетелей, свободный в своих желаниях. В этом заключается истинное величие. Он должен спрашивать непрестанно: настал ли момент облагорожения человеческой расы? Ist Veredlung moglich? Мы неизменно слышим этот вопрос от Ницше еще с двадцати шести лет.

Ницше высмеивает немцев; в этом заключается его другое, еще более живое и интимное удовольствие. Германизированная Европа разучилась быть искренней; она скрывает свою злобу, свою нечистоту; надо, чтобы она снова обрела дух старого времени, дух прежних французов, которые жили свободно, с ясным сознанием, что они были прекрасны и сильны. “Надо окутать музыку духом Средиземного моря, - говорит он, - а также и наши вкусы, наши желания”… В этих страницах у Ницше можно легко заметить влияние советов его “умерших друзей”, Стендаля и аббата Галиани.

“Люди, проникнутые глубокою грустью, пишет он, - выдают себя, когда они счастливы; они берут свое счастье с жадностью и как бы хотят сжать его, задушить в своих объятиях… Увы, они слишком хорошо знают, как счастье бежит от них!” Кончался декабрь, и с приближением праздников, воспоминание которых всегда волновало его верное сердце, Ницше почувствовал, что счастливое настроение покидает его. Его не удовлетворяет вполне наслаждение живою мыслью, прекрасными образами, в нем просыпаются и мстят за себя другие требования; глубокая тоска предъявляет свои права и властно наполняет его душу. Его более не занимает уличная жизнь Ниццы и не развлекает “square de Phoccens”. Какое ему дело до Gai Saber и его правил? Что для него составляет свет, ветер, провансальские песни? Он немец, сын пастора, и чувствует, как с приближением святых дней Рождества и Нового Года сжимается его сердце.

Ему становится неприятен его маленький пансион, его мебель, которой касались тысячи рук, его обезображенная своею банальностью комната. Наступили холода; у него не хватает денег, чтобы согреть свою комнату. Он мерзнет и горько сожалеет о немецких печах. Проклятое место, даже здесь он не может быть один: направо за стеной ребенок “барабанит гаммы”, над головой два любителя упражняются – один на трубе, другой на скрипке. Под влиянием горькой тоски Ницше пишет сестре, проводящей в Наумбурге последнее Рождество: “Как жаль, что здесь нет никого, кто бы мог посмеяться вместе со мною. Если бы я лучше себя чувствовал и был бы богаче, то, чтобы немного позабавиться, я бы желал пожить в Японии. Я потому счастлив в Венеции, что там без труда можно жить на японский лад. Все остальное в Европе скучно и пессимистично наст роено, музыка ужасным образом развращена Вагнером и это только частный случай всемирного развращения и смуты.

Снова наступает Рождество и прямо жалко подумать, что я должен продолжать жить так, как я живу в продолжение семи лет; жить как изгнанник и циничных наблюдатель людей. Никто не заботится о моем существовании; у Ламы есть “лучшие дела” или, во всяком случае, достаточно дела … Разве не хорошо мое рождественское письмо? Да здравствует Лама!

Твой Ф.

Почему Вы не поедете в Японию? Ведь там наиболее веселая и умная жизнь!”

Неделю спустя Ницше написал более жизнерадостное письмо: может быть, он упрекал себя за свое признание: “Дорогая, сегодня великолепная погода и надо, чтобы Ваш Фриц снова сделал веселое лицо, хотя за последнее время он провел немало тоскливых дней и ночей. По счастию, мое Рождество было для меня настоящим праздничным днем. В полдень я получил Ваши милые подарки, тотчас же нарядился в вашу часовую цепочку и положил в жилетный карман Ваш маленький хорошенький календарь. Что же касается “денег”, хотя в письме их и не было (мама мне о них писала), они выскользнули, очевидно, из моих рук. Простите Ваше слепое животное, которое распечатало конверт на улице, - я, вероятно, выронил их, когда нетерпеливо развертывал ваши письма. Пожелаем же, чтобы какая-нибудь старушка, проходя мимо этого места, нашла на мостовой “подарок от Иисуса Христа”. Затем я дохожу пешком до моего полуострова St. Jean, я делаю большой круг вдоль берега и устраиваюсь неподалеку от солдат, которые играют в кегли. Распустились розы, на изгородях цветут гераниумы, все зазеленело, наступило тепло; ничто не напоминает о севере! Да, вот еще новость: Ваш Фриц выпил три полных стакана сладкого местного вина и даже, пожалуй, немного опьянел, по крайней мере он начал разговаривать с волнами, а когда они разбивались и пенились слишком сильно, то он разговаривал с ними, как с курицами: кш, кш, кш! Наконец, я вернулся в Ниццу и пообедал в моем пансионе, как принц; сияла ярко освещенная елка. Вы не поверите, я нашел одного boulanger de luxe, который знает, что такое “Quackkuchen”; он мне рассказывал, что Вюртенбергский король заказывал себе почти такие же, как я люблю ко дню своего рождения. Это мне пришло в голову, когда я писал “как принц”…

In alter liebe ваш Ф .

N.B. Я научился спать (без наркотиков)”.

Проходят январь, февраль, март 1886 года, и тоска Ницше становится слабее. Он приводит в порядок свои продиктованные фантазией записки. Уже в продолжении четырех лет он не издавал свои афоризмы и отрывки, и тот материал, который он находит в своих тетрадях, необъятен. Он даже решил составить из них целый том и теперь употребляет все свои силы для того, чтобы выбрать из него лучшее.

Он не забыл ту систематическую работу, которую задумал прошлой зимой, не переставал чувствовать ее необходимость, и упрекал себя за бездеятельность. Он хочет сам перед собой извиниться за замедление. Он говорит себе, что ему необходимы удовольствия, необходимо развлекаться какою-нибудь живою книгой, прежде чем приняться за большую работу. Он находит, наконец, для нее название: “По ту сторону добра и зла” и подзаголовок: “Прелюдия к философии будущего”.

Таким образом, он предвозвещает появление нового важного и все еще не готового произведения. Он обманывает самого себя, соединяя искусственным образом развлечение с долгом.

.....................................
 Фридрих Ницше Жизнь Фридриха Ницше