Юность Ницше. Ницше интересуется всем, кроме политики.

 
Читай большую биографию: Жизнь Фридриха Ницше (биограф: Даниэль Галеви)  
   
Годы юности Фридриха

Наконец, Ницше поправился. В первых числах октября он переезжает в Лейпциг; в нем проснулась жажда музыки, светского общества, разговоров, театральных зрелищ; всего этого Наумбург, конечно, не мог ему дать. Учителя и товарищи оказывают ему самый теплый прием; вообще, возвращение его было счастливо. Заря его славы взошла на 23-м году жизни. Из Берлина он получил заказ на историческую работу для серьезного журнала. В самом Лейпциге ему предлагают вести критико-музыкальный отдел; от этой работы Ницше отказывается, несмотря на настойчивые просьбы:“nego ac pernego” , как он пишет Роде, жившему в другом университетском городе.

Ницше интересуется всем, кроме политики. Ему невыносим нестройный и смутный шум публичных собраний: “Я могу определенно сказать, пишет он, - что я не “. Он пишет своему другу Герсдорфу, в ответ на его сообщение о парламентских интригах Берлина: “Все эти события удивляют меня, но я не могу хорошо в них разобраться, не могу проникнуть в них всем своим умом, а когда мне удается вынурнуть из потока событий, то я начинаю с громадным наслаждением любоваться деятельностью одного вполне определенного человека – Бисмарка: он дает мне своею личностью громадное поле для самых глубоких наслаждений. Его речи действуют на меня как крепкое вино: когда я читаю их, то как бы задерживаю язык, чтобы не слишком быстро глотать слова и возможно дольше продлить наслаждение. Я без труда понимаю из твоих рассказов о махинациях его противников, потому что ведь совершенно необходимо, чтобы все маленькое, сектантское, узкое, ограниченное восставало против подобных натур и постоянно воевало с ними”.

Ко всему этому восхищению у Ницше прибавляется еще новое впечатление, новое счастье: он открывает нового гения – Рихарда Вагнера. Это был момент, когда вся Германия сделала подобное же открытие, вся страна уже знала о нем, уже восхищалась этим мятежным человеком, поэтом, композитором, публицистом, философом; революционер в Дрездене, освистанный композитор в Париже, придворный фаворит в Мюнхене, - такова была судьба Вагнера; немецкая публика спорила о его произведениях, смеялась над его долгами, над его эффектной манерой одеваться. Трудно было составить себе о характере этого человека вполне ясное мнение; в его душе перемешивались такие качества, как вера и неискренность, величие со скупостью, его подчас оригинальные сильные мысли растворялись в многословии. Что представляет из себя Рихард Вагнер? Смесь помешанного и гения?! Никто не знал этого наверно, и сам Ницше долгое время оставался в нерешительности. “Тристан и Изольда” приводили его в восторг, другие же вещи совершенно разочаровывали. “Я только что прочел “Валькирию”, - пишет он Герсдорфу в октябре 1866 года, - и вынес от этого чтения такое смутное впечатление, что до сих пор не могу себе в нем отдать полного отчета. В этом произведении великая красота компенсируется с неменьшим безобразием и уродливостью; +а+(-а) дают в общем 0”. “Вагнер – это нерешенная проблема”, - говорит он в другом месте и предпочитает в то время Шумана.

Но слава пришла к Вагнеру. В июле 1868 года в Дрездене в первый раз идут “Мейстерзингеры”, благородная, родная для немцев поэма, где героем и плавным действующим лицом является немецкий народ. Он фигурирует на сцене в своих состязаниях, играх, перед нами проходят картины его любви, труда, и сам этот народ прославляет свое искусство и музыку. Германия переживала в этот момент горделивое стремление к величию. Она была достаточна уверена в себе и обладала достаточным размахом для того, чтобы осмелиться признать гениальность Вагнера. Вагнер имел шумный успех; за последние месяцы 1868 года он переступил невидимую грань, после которой для человека наступают дни вечной, бессмертной славы.

Ницше слышал “Мейстерзинегов”; чудная красота этой оперы тронула его, он уже не ощущает потребности критиковать Вагнера. “Чтобы быть справедливым по отношению к такому человеку, - пишет он Роде, - необходимо проникнуться энтузиазмом. Я тщетно стараюсь слушать его музыку с холодным и сдержанным вниманием: эти звуки заставляют во мне дрожать каждый нерв…” Обаяние вагнеровского творчества покорило его, Ницше хочет, чтобы и друзья разделили с ним его новое увлечение; он сообщает им о своих впечатлениях. “Вчера вечером, - пишет он, - я был на концерте, и увертюра к “Мейстерзингерам” захватила меня с такой силой, что я уже давно не испытывал ничего подобного,,,” Сестра Вагнера, госпожа Брокгауз, живет в Лейпциге; судя по отзывам ее друзей, это женщина высокого ума, и печать гения ее брата видна на ней. Ницше очень бы желал познакомиться с нею, и его скромное желание было скоро удовлетворено.

“Однажды вечером, - пишет он Роде, - я возвращаюсь домой и нахожу коротенькую записку: “Если ты хочешь познакомиться с Рихардом Вагнером, приходи в“Cafe du Theatre” в без четверти четыре. ПодписьW…sh…” Это известие, прости меня, вскружило мне голову, и точно какой-то вихрь охватил меня. Конечно, я бегу разыскивать этого очаровательного Виндиша и получают от него более подробные сведения. От него я узнаю, что Вагнер находится в Лейпциге у своей сестры и соблюдает самое строгое инкогнито, что газеты ничего не знают, а вся прислуга в доме Брокгауза нема, как могильщик. Г-жа Брокгауз, сестра Вагнера, познакомила его только с г-жою Ричль, женщиной тонкого ума и проницательности. Г-жа Брокгауз хотела похвастать своею подругою перед братом и показать своему счастливому другу знаменитого композитора. “Г-жа Ричль, - продолжает рассказывать Виндиш, - и сейчас там, и Вагнер играет“Lied” из “Мейстерзингеров” (которую ты хорошо знаешь)”. Очаровательная дама слушает его игру и заявляет, что эта песня хорошо знакома ей, благодаря мне, mea opera. В радостном изумлении Вагнер высказывает непосредственное желание открыть мне свое инкогнито. Решено было пригласить меня в пятницу вечером. Виндиш заявил, что мне могут помешать мои обязанности, работа, или я могу в этот день оказаться связанным каким-нибудь другим обещанием. Во внимание к этому, мой визит отсрочили до воскресенья после полудня.

В назначенный день мы идем вместе с Виндишем и застаем всю семью в сборе, за исключением самого Вагнера; по показаниям домашних, он ушел из дому без шляпы; одни роскошные волосы защищали его голову. Я познакомился со всем семейством, очень милым и благовоспитанным; меня приняли очень любезно и пригласили прийти в воскресенье вечером. Я согласился.

В продолжение всех последних дней, уверяю тебя, я находился почти в романтическом настроении; признайся, ведь в этом событии, в моем знакомстве с этим героем, к которому никто не смел приближаться, есть что-то близкое к легенде.

Ради этого торжественного вечера я решил надеть самое лучшее мое платье. Как раз к этому воскресенью портной обещал приготовить мою фрачную пару – все шло как нельзя лучше. Наступает воскресенье, идет дождь со снегом. Одна мысль о том, что надо выйти на улицу, вызывала дрожь. Поэтому я нисколько не рассердился, когда днем ко мне пришел Р. Мы поговорили с ним об Элеатской школе и о существе Бога – в их философских системах, так как он собирается, какcandidandus, писать на тему, данную Аренсом, “Развитие божественной идеи до Аристотеля”, тогда как Ромундт имеет претензию написать “О воле” и получить университетскую премию. Наступают сумерки, а портной не приходит. Ромундт собирается уходить; я выхожу вместе с ним и отправляюсь к портному, где застаю подмастерьев, спешно заканчивающих мой костюм; они обещают через 3 часа доставить его ко мне на дом. Я ухожу довольный положением дел, читаюKladderadatsch т с удовольствием нахожу в хронике, что Вагнер в данный момент находится в Швейцарии, но что в Мюнхене для него строится прекрасный дом. Я-то хорошо знал, что через несколько часов увижу его и что вчера пришло письмо от молодого короля с адресом: “Великому немецкому композитору Рихарду Вагнеру”.

Возвращаюсь домой - портного нет. Удобно усаживаюсь и читаю диссертацию об“Eudoxia”; время от времени до меня долетает и раздражает отдаленный посторонний шум; наконец, я слышу звонок у запертой железной калитки…”

Это звонил портной. Ницше примеряет платье; оно сидит хорошо; он благодарит хозяина, но тот не уходит и требует денег. Ницше относительно денег всегда держался особого мнения: но портной повторяет свое требование уплаты; а Ницше продолжает отказываться; портной неумолим и уходит, унося с собой платье; Ницше остается пристыженный, с неудовольствием осматривает свой черный сюртук и очень сомневается в том, чтобы он был достаточно хорош для Вагнера, но, наконец, все же надевает его.

“…Идет проливной дождь. Часы показывают четверть девятого. В половине девятого Виндиш будет меня ждать в“Cafe du Theatre”. Я выхожу; на дворе черная, дождливая ночь, и я, тоже несчастнейший из смертных, оде т в черное и даже не во фрак, но пребываю в самом романтическом настроении. Судьба благоприятствует этому настроению. Вид покрытой снегом улицы представляет собою что-то таинственное и необычайное.

Вот, наконец, мы входим в уютную, изящную гостиную Брокгаузов, где кроме семьи, из посторонних – только мы двое. Меня представляют Рихарду, которому в нескольких словах я высказываю мое восхищение; он очень внимательно расспрашивает меня, как я стал поклонником его музыки, разражается проклятиями по поводу всех постановок своих опер, за исключением прекрасного исполнения их в Мюнхене, и издевается над отеческими советами дирижеров оркестров: “Теперь, господа, пожалуйста, немного страсти, еще немного страсти, друзья мои”… Вагнер великолепно имитирует лейпцигский акцент.

Мне хотелось бы дать тебе хоть некоторое представление о том совершенно особенном состоянии, которое я пережил в течение этого вечера, о его радостях, таких необычайных по своей живости; до сегодняшнего дня я все еще не могу прийти в состояние равновесия и, милый друг, я не могу сделать ничего лучшего, как рассказать тебе пережитое в форме волш6ной сказки. До и после обеда Вагнер играл нам лучшие места из “Мейстерзингеров” и сам исполнял все партии; ты, конечно, можешь себе представить, что ему многого не хватало. Это человек баснословно живой и стремительный; говорит он чрезвычайно быстро, речь его блещет умом и он легко воодушевлял наше интимное общество. Я имел с ним, между прочим, продолжительный разговор о Шопенгауэре. Ты понимаешь, с какою радостью я услышал от него самый восторженный отзыв и признание в том, сколь многим он обязан Шопенгауэру, который, единственный из всех философов, понимал сущность музыки. Затем он пожелал узнать, какое положение занимают по отношению к Шопенгауэру современные философы; он очень смеялся над философскими конгрессами в Праге и упомянул о философском “лакействе”. Потом он прочел отрывок из своих только что написанных мемуаров, сценку из его студенческой жизни в Лейпциге, написанную с необычайным юмором, о которой я до сих пор не могу вспомнить без смеха. У Вагнера удивительно гибкий и тонкий ум.

На прощанье, когда мы с Виндишем уже собирались уходить, он очень горячо пожал нам руки и самым дружеским образом приглашал нас зайти к нему поговорить о музыке и философии. Он поручил мне познакомиться с его музыкой его сестру и родных. Я принял это поручение с энтузиазмом. Я лучше и подробнее расскажу тебе об этом вечере, когда он станет для меня прошлым, и я более объективно смогу отнестись к нему. А на сегодня прощай, шлю тебе мои наилучшие пожелания…”

День спокойной оценки, которого ждал Ницше, так и не наступил. Он приблизился к человекобогу, он чувствовал всю силу его гения, и душа его была очарована им. Он изучил теоретические труды Вагнера, которыми пренебрегал до этого времени, и с полным вниманием и серьезностью отнесся к его идее единого искусства, воплощающего в себе рассеянные красоты поэзии, пластики и гармонии. Он предвидел обновление немецкого духа, и подвижный ум его быстро направился именно в эту сторону.

.....................................
 Фридрих Ницше Жизнь Фридриха Ницше