Ницше Фридрих. Весёлая наука: Различная опасность жизни.

 
Читайте Весёлую науку Фридриха Ницше и другие произведения философа  
   
ТРЕТЬЯ КНИГА
152
Величайшая перемена.

Переменились освещение и краски всех вещей! Нам уже не полностью понятно самое близкое и самое привычное, как чувствовали его древние, - например, день и бодрствование: оттого, что древние верили в сны, сама бодрственная жизнь представала в ином освещении. И равным образом вся жизнь, с отражением смерти и ее значения: наша "смерть" есть совершенно другая смерть. Все переживания светились иначе, ибо некое Божество просвечивало из них; все решения и виды на далекое будущее в равной степени, ибо имели оракулов и тайные знамения и верили в предсказания. "Истина" ощущалась иначе, ибо прежде и безумный мог быть ее глашатаем, - нас это содрогает или смешит. Каждая несправедливость иначе воздействовала на чувство, ибо страшились божественного воздаяния, а не только гражданского наказания и позора. Какая радость царила в то время, когда верили в черта и искусителя! Какая страсть, когда взору представали демоны, засевшие в засаду! Какая философия, когда сомнение ощущалось прегрешением опаснейшего рода, именно, хулой на вечную любовь, недоверием ко всему, что было хорошего, высокого, чистого и милосердного! - Мы наново окрасили вещи, мы непрестанно малюем их, - но куда нам все еще до красочного великолепия того старого мастера! - я разумею древнее человечество.

153

Homo poeta.

"Я сам, я, собственноручно создавший эту трагедию трагедий, в той мере, в какой она готова; я, впервые ввязавший в существование узел морали и так затянувший его, что распутать его под силу разве что какому-нибудь богу - так ведь и требует этого Гораций! - я сам погубил теперь в четвертом акте все богов - из моральных соображений! Что же выйдет теперь из пятого! Откуда еще взять трагическую развязку! - Не начать ли мне думать о комической развязке?"

154

Различная опасность жизни.

Вы вовсе не знаете, что вы переживаете: вы бежите, словно пьяные, по жизни и валитесь временами с лестницу. Однако, благодаря вашему опьянению, вы не ломаете при этом себе конечностей: ваши мускулы слишком вялы, а голова слишком мутна, чтобы вы находили камни этой лестницы столь твердыми, как мы, другие! Для нас жизнь есть большая опасность: мы из стекла - горе, если мы столкнемся! И все конечно, если мы упадем!

155

Чего нам недостает.

Мы любим великую природу и открыли ее себе: это происходит оттого, что нашим мыслям недостает великих людей. Совсем иное греки: их чувство природы было другим, чем у нас.

156

Влиятельнейший.

Что какой-нибудь человек сопротивляется всему своему времени, задерживает его у ворот и привлекает к ответственности, это должно оказывать влияние! Хочет ли он этого, безразлично; главное, что он может это.

157

Mentiri.

"Берегись! - он призадумался: сейчас у него будет готова ложь. Это - ступень культуры, на которой стояли целые народы. Пусть припомнят, что выражали римляне словом mentiri!

158

Неудобное свойство.

Находить все вещи глубокими - это неудобное свойство: оно вынуждает постоянно напрягать глаза и в конце концов всегда находит больше, чем того желали.

159

Каждой добродетели свое время.

Кто нынче непреклонен, тому часто его честность причиняет угрызения совести: ибо непреклонность принадлежит к добродетелям иной эпохи, чем честность.

160

В обращении с добродетелями.

Можно и по отношению к добродетели вести себя недостойно и как подлиза.

161

Любителям времени. >

Поп-расстрига и освобожденный каторжник непрерывно "делают лицо": чего они хотят, так это лица без прошлого. - Но доводилось ли вам уже видеть людей, которые знают, что на их лице отражается будущее, и которые столь вежливы по отношению к вам, вы, любители "времени", что делают лицо без будущего?

162

Эгоизм.

Эгоизм есть закон перспективы в ощущениях, по которому ближайшее предстает большим и тяжелым, тогда как по мере удаления все вещи убывают в величине и весе.

163

После большой победы.

Лучшее в большой победе то, что она отнимает у победителя страх перед поражением. "Почему бы однажды и не понести поражение? - говорит он себе. - Я теперь достаточно богат для этого".

164

Ищущие покоя.

Я различаю умы, ищущие покоя, по множеству темных предметов, которыми они обставляют себя: кому хочется спать, тот затемняет комнату или заползает в нору. _ Намек тем, кто не знают и хотят знать, чего, собственно, они ищут больше всего!

165

О счастье отрекающегося.

Кто основательно и надолго запрещает себе что-либо, тот при случайном и новом соприкосновении с этим почти мнит себя его открывателем - а как счастлив каждый открыватель! Будем умнее змей, которые слишком долго лежат на том же солнцепеке.

166

Всегда в своем обществе.

Все, что одного типа со мной, в природе и истории, обращается ко мне, восхваляет меня, влечет меня вперед, утешает меня - ничего другого я не слышу или сразу же забываю. Мы всегда - только в своем обществе.

167

Мизантропия и любовь.

Лишь тогда говорят о том, что пресытились людьми, когда не могут их больше переваривать, хотя желудок еще заполнен ими. Мизантропия есть следствие слишком ненасытной любви к людям и "людоедства" - но кто же просил тебя глотать людей, как устриц, мой принц Гамлет?

168

Об одном больном.

"Его дела плохи!" - Чего же ему недостает? - "Он страдает ненасытным желанием быть восхваленным и не находит пищи для этого". - Непостижимо! Весь мир славит его, и его носят не только на руках, но и на устах! - "Да, но он туговат на похвалу. Когда его хвалит друг, ему слышится, будто этот последний хвалит самого себя; когда его хвалит враг, это звучит ему так, словно бы последний сам хотел быть за это восхваленным; когда, наконец, его хвалит кто-либо другой - а других не так уж и много: настолько он знаменит! - его оскорбляет то, что не хотят иметь его другом или врагом; он говорит обыкновенно: "Что мне до того, кто даже по отношению ко мне способен еще корчить из себя праведника!"

169

Открытые враги.

Храбрость перед врагом есть некая вещь в себе: можно и с нею быть все еще трусом и нерешительным путаником. Так судил Наполеон о "храбрейшем" из известных ему людей - Мюрате, - из чего следует, что открытые враги необходимы иным людям, в случае если последние вздумали бы возвыситься до своей добродетели, своего мужества и веселья.

170

С толпою.

Он бегает до сих пор за толпою и расточает ей хвалу: но наступит день, и он станет ее противником! Ибо он следует за нею, полагая, что его лень найдет при этом подобающее ей место: ему еще неизвестно, что толпа недостаточно ленива для него! что она всегда рвется вперед! что она не позволяет никому стоять на месте! - А он так охотно стоит на месте!

171

Слава.

Когда благодарность многих к одному отбрасывает всякий стыд, возникает слава.

172

Портящий вкус:

А: "Ты портишь вкус! - так говорят повсюду". Б: "Несомненно. Я порчу вкус к его партии - этого не прощает мне ни одна партия".

173

Быть глубоким и казаться глубоким.

Кто знает себя глубоко, заботится о ясности; кто хотел бы казаться толпе глубоким, заботится о темноте. Ибо толпа считает глубоким все то, чему она не может видеть дна: она так пуглива и так неохотно лезет в воду!

174

В сторону.

Парламентаризм, т. е. публичное разрешение на право выбора между пятью политическими мнениями, льстит многим, которые не прочь выглядеть самостоятельными и индивидуальными и бороться за свои мнения. Но в конечном счете безразлично, велено ли стаду иметь одно мнение или разрешены все пять, - кто уклоняется от пяти общественных мнений и отступает в сторону, тот всегда оказывается один на один против всего стада.

175

О красноречии.

Кто до сих пор обладал самым убедительным красноречием! Барабанная дробь: и покуда ею владеют короли, они все еще остаются лучшими ораторами и подстрекателями масс.

176

Сострадание.

Бедные царствующие монархи! Все их права нынче неожиданно превращаются в притязания, а все эти притязания обернутся вскоре самомнением! И стоит лишь им сказать "мы" или "мой народ", как старая злая Европа уже улыбается. Поистине обер-церемониймейстер нового мира не стал бы с ними церемониться; возможно, он издал бы декрет: "Les souverains rangent aux parvenus".

177

К "вопросу о воспитании".

В Германии высокоразвитому человеку недостает большого воспитательного средства: смеха высокоразвитых людей; они не смеются в Германии.


178

К моральному просвещению.

Нужно разубедить немцев в их Мефистофеле и в их Фаусте в придачу. Это два моральных предрассудка против ценности познания.

179

Мысли.

Мысли суть тени наших ощущений - всегда более темные, более пустые, более простые, чем последние.

180

Хорошие времена свободных умов.

Свободные умы даже перед наукой отстаивают свои вольности - и подчас им предоставляют еще это, - покуда еще стоит церковь! Лишь постольку для них нынче хорошие времена.

181

Следование и предшествование.

А: "Из этих двух один всегда будет следовать, а другой всегда предшествовать, куда бы их ни завела судьба. И все-таки первый стоит выше второго по добродетели и уму!" Б: "И все-таки? И все-таки? Это сказано для других, не для меня, не для нас! - Fit secundum regulam".

182

В одиночестве.

Когда живут в одиночестве, не говорят слишком громко, да и пишут не слишком громко: ибо боятся пустого отголоска - критики нимфы Эхо. - И все голоса звучат иначе в одиночестве!

183

Музыка лучшего будущего.

Первым музыкантом стал бы мне тот, кто знает только скорбь глубочайшего счастья, и никакой другой скорби: такого до сих пор еще не было.

184

Юстиция.

Лучше дать себя обкрадывать, чем обставлять себя пугалами, - этой мой вкус. И это при всех обстоятельствах дело вкуса - не больше!

185

Бедный.

Он сегодня беден: но не потому, что у него все отняли, а потому, что он все отшвырнул - зачем ему это! Он привык находить. - Бедны те, кто ложно толкует его добровольную бедность.

186

Нечистая совесть.

Все, что он нынче делает, - честно и заурядно, - и все-таки его мучит при этом совесть. Ибо незаурядное - его задача.

187

Оскорбительное в исполнении.

Этот художник оскорбляет меня манерой исполнения своих наитий, очень хороших наитий: все исполнено столь подробно и подчеркнуто и с такими грубыми приемами убеждения, словно бы он говорил с чернью. Посвятив некоторое время его искусству, мы все время находимся как бы "в дурном обществе".

188

Труд.

Как близок нынче и самый праздный из нас к труду и труженику! Царственная учтивость в словах "все мы труженики!" еще при Людовике ХV была бы цинизмом и непристойностью.

189

Мыслитель.

Он мыслитель: это значит, он умеет воспринимать вещи проще, чем они суть.

190

Против хвалителей.

А: "Бываешь хвалим только равными!" Б: "Да! И кто тебя хвалит, говорит тебе: ты равен мне!"

191

Против иной защиты.

Наиковарнейший способ причинить вред какой-либо вещи - это намеренно защищать ее ложными доводами.

192

Благодушные.

Что отличает тех благодушных, у которых доброжелательство сияет на лице, от прочих людей? Они отлично чувствуют себя в присутствии каждой новой персоны и быстро влюбляются в нее; они желают ей за это добра, их первое суждение: "она нравится мне". У них следует друг за другом: желание присвоения (значимость другого мало беспокоит их), быстрое присвоение, радость обладания и поступки в пользу обладаемого.

193

Остроумие Канта.

Кант хотел шокирующим для "всего мира" способом доказать, что "весь мир" прав: в этом заключалось тайное остроумие этой души. Он писал против ученых в пользу народного предрассудка, но для ученых, а не для народа.

194

"Искренний".

Этот человек, по-видимому, всегда руководствуется скрытыми доводами: ибо у него всегда на языке и почти на ладони доводы, о которых можно сообщить.

195

Смешно.

Взгляните! Взгляните! Он убегает от людей, а они следуют за ним, потому что он бежит перед ними, - настолько они стадо!

196

Границы нашего слуха.

Слышат только те вопросы, на которые в состоянии найти ответ.

197

Посему осторожно!

Ничем мы столь охотно не делимся с другими, как покровом тайны - со всем тем, что под ним.

198

Досада гордого.

Гордый досадует даже на тех, кто продвигает его вперед: он смотрит злобно на лошадей своей кареты.

199

Щедрость.

Щедрость у богатого часто есть лишь особого рода застенчивость.

200

Смеяться.

Смеяться - значит быть злорадным, но с чистой совестью.

201

В одобрении.

В одобрении всегда есть нечто шумное: даже в одобрении, которое мы выказываем по отношению к самим себе.

202

Мот.

Он еще лишен бедности богача, пересчитавшего уже однажды все свое сокровище, - он расточает свой ум с неразумием мотовки природы.

203

Hic migerr est.

Обыкновенно у него нет никаких мыслей, - но в порядке исключения ему приходят в голову дурные мысли.

204

Нищие и вежливость.

"Не будет невежливостью стучать камнем в дверь, у которой нет звонка" - так думают нищие и нуждающиеся всякого рода; но никто не соглашается с ними.

205

Потребность.

Потребность считается причиною возникновения; на деле она часто есть лишь следствие возникшего.

206

При дожде.

Идет дождь, и я вспоминаю о бедных людях, обремененных в своей тесноте многочисленными заботами и не умеющих скрыть их: каждый, стало быть, готов от чистого сердца причинить другому зло и сотворить себе даже при дурной погоде некое жалкое подобие удовольствия. - Это, только это и есть нищета нищих!

207

Завистник.

Вот завистник - не следует желать ему детей: он стал бы им завидовать в том, что не может уже сам быть ребенком.

208

Великий муж!

Из того, что некто есть "великий муж", вовсе не следует еще, что он - муж; возможно, только мальчик, или хамелеон всех возрастов, или околдованная бабенка.

209

Манера спрашивать об основаниях.

Существует манера спрашивать нас об основаниях наших поступков, при которой мы не только забываем о лучших наших основаниях, но и чувствуем в себе некое пробуждающееся упрямство и отвращение к основаниям вообще: весьма оглупляющая манера спрашивать и поистине прием тиранических натур!

210

Мера в прилежании.

Не следует стремиться превзойти в прилежании своегно отца - это вредит здоровью.

211

Тайные враги.

Позволить себе тайного врага это роскошь, для которой обычно недостаточной оказывается нравственность даже высокоразвитых умов.

212

Не поддаваться обману.

Его уму присущи дурные манеры, он суетлив и вечно заикается от нетерпения, так что с трудом можно догадаться, в какой просторной и широкогрудой душе он обитает.

213

Путь к счастью.

Мудрец спросил дурака, каков путь к счастью. Последний ответил без промедления, словно бы его спрашивали о дороге к ближайшему городу: "Удивляйся самому себе и живи на улице!" "Стой, - воскликнул мудрец, - ты требуешь слишком многого, достаточно уже и того, чтобы удивляться себе!" Дурак возразил: "Но как можно постоянно удивляться, не презирая постоянно?"

214

Вера делает блаженным.

Добродетель только тем дает счастье и некоторое блаженство, кто твердо верит в свою добродетель, - отнюдь не тем более утонченным душам, чья добродетель состоит в глубоком недоверии к себе и ко всякой добродетели. В конце концов и здесь "вера делает блаженным"! - а не хорошенько заметьте это, добродетель!

215

Идеал и вещество.

У тебя здесь перед глазами превосходный идеал, но представляешь ли и ты собою такой превосходный камень, чтобы из тебя можно было бы изваять этот божественный образ? И не есть ли - без этого - весь твой труд варварское изваяние? Хула на твой идеал?

216

Опасность в голосе.

С чересчур громким голосом в глотке почти невозможно иметь тонкие мысли.

217

Причина и следствие.

До того как наступит следствие, верят в другие причины, чем после его наступления.


218

Моя антипатия.

Я не люблю людей, которые, чтобы вообще оказать влияние, должны лопаться, как бомбы, и поблизости от которых вечно пребываешь в опасности потерять внезапно слух - или и того больше.

219

Цель наказания.

Наказание имеет целью улучшить того, кто наказывает, - вот последнее убежище для защитников наказания.

220

Жертва.

О жертве и жертвоприношении жертвенные животные думают иначе, чем зрители: но им никогда не давали и слова вымолвить об этом.

221

Пощада.

Отцы и сыновья гораздо больше щадят друг друга, чем матери и дочери.

222

Поэт и лгун.

Поэт видит в лгуне своего молочного брата, у которого он отнял молоко: так тот и остался, жалкий, и не снискал себе даже чистой совести.

223

Викариат чувств.

"И глаза имеют, чтобы слышать", - сказал один старый исповедник, став глухим; "а среди слепых тот - царь, у кого самые длинные уши".

224

Критика животных.

Боюсь, что животные рассматривают человека как равное им существо, которое опаснейшим для себя образом потеряло здравый животный ум, - как сумасбродное животное, как смеющееся животное, как плачущее животное, как злосчастнейшее животное.

225

Естественные.

"Зло всегда производило большой эффект! А природа зла! Посему будем естественны!" - так в глубине души заключают великие эффектолюбцы (Effekthascher) человечества, которых слишком часто причисляют к великим людям.

226

Недоверчивые люди и стиль.

Мы говорим самые сильные вещи просто, предполагая, что окружающие нас люди верят в нашу силу: подобное окружение воспитывает "простоту стиля". Недоверчивые говорят выразительно: недоверчивые поступают выразительно

227

Ошибка, осечка.

Он не может владеть собою - и отсюда заключает женщина, что им легко овладеть, и расставляет вокруг него свой аркан; бедняжка, вскоре она будет его рабой.

228

Против посредников.

Кто хочет посредничать между двумя решительными мыслителями, отмечен посредственностью: у него нет глаз для того, чтобы видеть единственное в своем роде; неразборчивость на лица и уравниловка - признак слабого зрения.

229

Упрямство и верность.

Он из упрямства крепко держится чего-то, что теперь стало для него совершенно ясным, - и это он называет "верностью".

230

Нехватка молчаливости.

Все его существо неубедительно, - это происходит оттого, что он ни разу не промолчал ни об одном хорошем поступке, который он совершил.

231

"Основательные".

Тугодумы познания полагают, что медлительность свойственна познанию.

232

Сновидения.

Снится - или ничего, или что-то интересное. Нужно учиться и бодрствовать так же: или никак, или интересно.

233

Опаснейшая точка зрения.

То, что я сейчас делаю или допускаю, столь же важно для всего грядущего, как и величайшее событие прошлого: в этой чудовищной перспективе воздействия все поступки оказываются одинаково великими и малыми.

234

Утешительная речь музыканта.

"Твоя жизнь не звучит для людских ушей: для них ты живешь немой жизнью, и вся тонкость мелодии, вся нежная решительность в последствиях или намерениях ускользает от них. Правда, отсюда не следует, что ты пойдешь по широкой улице с полковой музыкой, - но это не дает никаких прав добрым людям говорить, что твоему образу жизни недостает музыки. Имеющий уши, да слышит".

235

Ум и характер.

Иного возвышает его характер, но ум его остается несоразмерным с этой верши ной, - бывает и наоборот.

236

Чтобы двигать массами.

Не должен ли тот, кто хочет двигать массами, быть актером самого себя? Не должен ли он сперва перевести себя самого на гротескно-ясный язык и исполнить всю свою личность и свое дело столь огрубленным и упрощенным образом?

237

Вежливый.

"Он так вежлив!" - Да, у него всегда при себе лакомый кусочек для Цербера, и он так труслив, что каждого принимает за Цербера, и тебя, и меня, - вот и вся его "вежливость".

238

Без зависти.

Он начисто лишен зависти, но в этом нет никакой заслуги: ибо он хочет завоевать страну, в которой еще никто не бывал и которую едва ли кто-нибудь видел.

239

Безрадостный.

Одного безрадостного человека вполне достаточно, чтобы надолго испортить настроение и омрачить небо целому семейству; и лишь чудом случается, что таковой отсутствует! - Счастье - далеко не столь заразная болезнь; отчего это происходит?

240

У моря.

Я не стал бы строить себе дома (и в этом даже мое счастье, что я не домовладелец!). Но если бы пришлось, я бы выстроил его, подобно многим римлянам, у самого моря - мне хотелось бы немного посекретничать с этим прекрасным чудовищем.

241

Творение и художник.

Этот художник тщеславен, и не более того: в конце концов его творение есть лишь лупа, которую он предлагает каждому, кто всматривается в него.

242

Suum cuique.

Как ни велика алчность моего познания, я могу брать у вещей только то, что уже мне принадлежит, - владения других продолжают оставаться в вещах. Позволительно ли человеку быть вором или разбойником!

243

Происхождение "хорошего" и "плохого".

Улучшение изобретает только тот, кто способен чувствовать: "это не хорошо".

244

Мысли и слова.

Даже свои мысли нельзя вполне передать словами.

245

Похвалачерез выбор.

Художник выбирает свои сюжеты: это его манера хвалить.

246

Математика.

Мы хотим внести тонкость и строгость математики во все науки, поскольку это вообще возможно; мы желаем этого не потому, что рассчитываем таким путем познавать вещи, но для того, чтобы установить этим наше человеческое отношение к вещам. Математика есть лишь средство общего и высшего человековедения.

247

Привычка.

Всякая привычка делает нашу руку более остроумной, а наше остроумие менее проворным.

248

Книги.

Какой толк в книге, которая даже не уносит нас от всех книг?

249

Вздох познающего.

"О, эта моя алчность! В этой душе нет никакой самоотверженности - скорее, ненасытная самость, которая тщится из многих индивидов как бы видеть своими глазами и как бы хватать своими руками, - самость, стягивающая к себе все прошлое и не желающая потерять что-либо из того, что могло бы вообще принадлежать ей! О, это пламя моей алчности! О, если бы я возродился в сотне существ!" - Кто не знает из опыта этого вздоха, тому неведома и страсть познания.

250

Вина.

Хотя проницательнейшие судьи ведьм и даже сами ведьмы были убеждены в том, что они виновны в колдовстве, вины тем не менее не было. Так обстоит дело со всякой виной.

251

Неузнанные страдальцы.

Величественные натуры страдают иначе, чем это воображают себе их почитатели: пуще всего страдают они от неблагородных, мелочных вспышек, выводящих их из себя в какие-то злые мгновения, короче, от сомнений в собственном величии - и вовсе не от жертв и мученичества, которых требует от них их задача. Пока Прометей сострадает людям и жертвует собою ради них, он счастлив и велик в себе самом; но стоит лишь ему почувствовать зависть к Зевсу и к почестям, оказываемым последнему смертными, как он начинает страдать!

252

Лучше должником.

"Лучше оставаться должником, чем расплачиваться монетой, не носящей нашего образа!" - так требует этого наша суверенность.

253

Всегда дома.

В один прекрасный день мы достигаем нашей цели - и впредь с гордостью указываем на проделанный нами долгий путь. В действительности мы не замечали, что мы в пути. Нам потому и удалось уйти столь далеко, что мы на каждом месте мнили себя дома.

254

Против затруднительного положения.

Кто всегда глубоко погружен в дело, тот выше всякого затруднительного положения.

255

Подражатели.

А: "Как? ты не хочешь никаких подражателей?" - Б: "Я не хочу, чтобы мне в чем-либо подражали; я хочу, чтобы каждый сам сделал себе то, что делаю я". - А: "Следовательно -?"

256

Кожный покров.

Все глубокие люди находят свое блаженство в том, чтобы однажды уподобиться плавающим рыбам и резвиться на верхушках волн; они наиболее ценят в вещах их свойство - иметь поверхность: их кожный покров - sit venia verbo.

257

Из опыта.

Иной и не ведает, как он богат, покуда не узнает, какие богатые люди все еще обворовывают его.

258

Отрицатели случайности.

Ни один победитель не верит в случайность.

259

Из рая.

"Добро и зло суть предрассудки Божьи", сказала змея.

260

Таблица умножения.

Один всегда неправ: но с двоих начинается истина. - Один не может доказать себя: но двоих уже нельзя опровергнуть.

261

Оригинальность.

Что такое оригинальность? Видеть нечто такое, что не носит еще никакого имени и не может быть еще названо, хотя и лежит на виду у всех. Как это водится у людей, только название вещи делает ее вообще зримою. - Оригиналы, большей частью, были и нарекателями.

262

Sub specie aeterni.

А: "Ты все быстрее удаляешься от живущих: скоро они вычеркнут тебя из своих списков!" - Б: "Это единственное средство разделить с мертвыми их преимущество". - А: "Какое преимущество?" - Б: "Не умирать больше".

263

Без тщеславия.

Когда мы любим, мы хотим, чтобы наши недостатки оставались скрытыми - не из тщеславия, но чтобы любимому существу не пришлось страдать. Да, любящий хотел бы выглядеть неким богом - и опять же не из тщеславия.

264

Что мы делаем.

Что мы делаем, того никогда не понимают, но всегда лишь хвалят и порицают.

265

Последний скепсис.

Что же такое в конце концов человеческие истины? - Это - неопровержимые человеческие заблуждения.

266

Где нужна жестокость.

Кто обладает величием, тот жесток к своим добродетелям и расчетам второго ранга.

267

С одной великой целью.

С одной великой целью оказываешься сильнее даже справедливости, не только своих поступков и своих судей.

268

Что делает героическим?

Одновременно идти навстречу своему величайшему страданию и своей величайшей надежде.

269

Во что ты веришь?

В то, что все вещи должны быть наново взвешены.

270

Что говорит твоя совесть?

"Ты должен стать тем, кто ты есть".

271

В чем твои величайшие опасности?

В сострадании.

272

Что ты любишь в других?

Мои надежды.

273

Кого называешь ты плохим?

Того, кто вечно хочет стыдить.

274

Что для тебя человечнее всего?

Уберечь кого-либо от стыда.

275

Какова печать достигнутой свободы?

Не стыдиться больше самого себя.   

...............................
 Фридрих Ницше Весёлая наука