Жизнь и творчество Ницше: самая полная биография

 
Читай текст книги Жизнь Фридриха Ницше (биографа: Даниэля Галеви)  
   
Жизнь и творчество Ницше
 
Ницше смотрит на свою “Утреннюю Зарю”, как на произведение выздоравливающего, для которого и чувства и идеи служат только умственной забавой и который в каждой из них черпает удовольствие либо в злобной насмешке, либо в порыве искренней любви. Но такой игре должен был наступить конец. “Я, - думал Ницше, - должен выбрать одну из этих открывшихся на моем пути идей, должен безраздельно отдаться одной из них, выразить ее с должной силой и завершить таким образом мои года уединенного ожидания”. – “В мирное время, - пишет он, - всякий человек с воинственными наклонностями обращается против самого себя”. Но едва окончил одну борьбу, Ницше уже ищет случая начать другую.

До половины июля он остается в Венецианской области у подножия Итальянских Альп, но наступившая жара принуждает его искать более прохладного места. Он вспомнил о тех высоких альпийских долинах, в которых, два года тому назад, так скоро вернулись к нему его силы и радостное настроение. Он решил вновь поехать в Швейцарию и поселился в Энгадине в деревушке Сильс-Мария. За один франк в день он имел комнату в деревенском домике, а из соседней харчевни ему приносили обед. Мало кто проходил мимо его дома, а если у Ницше являлось желание поболтать с кем-нибудь, то он шел в гости к местному учителю или кюре, у которых об этом странном, но добром, скромном и образованном немецком профессоре сохранились самые лучшие воспоминания.

В эти дни мысли Ницше были заняты разрешением проблем натуралистической философии. В то время еще новая система Спенсера была в большом ходу, но Ницше относился с презрением к ее космогонии, претендовавшей заменить собою христианство и в то же время остававшейся в его власти. Спенсер отвергает Провидение, но верит в прогресс. Он учит, что между движением вещей и желаниями человечества существует вполне реальное согласие. В мире, из которого он изгонял Бога, он оставлял зучать гармоничные христианские мотивы. Ницше был последователем других, более мужественных, философских систем; его привлекало учение Эмпедокла, Геркалита, Спинозы, Гете, этих мыслителей с ясным взглядом на суть вещей, которые могут изучать при роду, не требуя от нее никакого удовлетворения своим желаниям. Он остается верным этим учителям и чувствует, как с каждым днем в нем зреет и крепнет новая великая идея.

В письмах его от этого времени мы можем усмотреть следы охватившего его волнения; он чувствует всю необходимость одиночества и дорожит им. “Утренняя Заря” чрезвычайно понравилась Паулю Рэ. Он почувствовал непреодолимое желание поехать и лично выразить Ницше свой восторг; когда Ницше узнал об этом намерении своего друга, то его охватило отчаяние.

“Моя милая Лизбет, - пишет он сестре, - у меня не хватает решимости написать Рэ, чтобы он не приезжал, а между тем я чувствую, что встречу, как врага, каждого, кто приедет и своим приездом прервет мою настоящую работу; в окончании ее заключается мой долг, “единственное, что мне необходимо”. Для меня невыносима одна мысль увидеть живое существо здесь, среди так тесно обступивших меня со всех сторон мыслей; если я не найду лучшего средства отстоять мое одиночество, то, клянусь тебе, я на несколько лет уеду из Европы. Я не могу больше терять даром ни одной минуты”.

Элизабет предупредила Пауля Рэ о состоянии брата, и он не поехал к нему.

Наконец Ницше нашел ту мысль, предчувствием которой так глубоко волновало его. Однажды он шел лесом из Сильс-Мария в Сильвапланд Сюрлее и сел отдохнуть у подножия пирамидальной скалы, недалеко от Surlee, именно в эту самую минуту и на этом месте у него зародилась мысль о “вечном возвращении”. Время в своем бесконечном течении, в определенные периоды, должно неизбежно повторять одинаковое положение вещей. Это необходимо; значит, необходимо и то, что всякое явление повторяется. Следовательно, через бесконечное, неограниченное, непредвидимое количество лет человек, во всем похожий на меня, полное воплощение меня, сидя в тени этой скалы, найдет в своем уме ту же мысль, которую нашел сейчас я, и эта мысль будет являться в голове этого человека не один, а бесчисленное количество раз, потому что движение, управляющее всеми явлениями, безостановочно. Если так, то всякая надежда должна быть отвергнута и мы должны определенно установить себе, что никакая небесная жизнь не встретит нас и что в будущем нас не ждет никакое утешение. Мы только тени слепой однообразной природы, мы пленники минуты. Но надо помнить, что эта страшная идея, убивающая в нас всякую надежду, облагораживает и одухотворяет каждую минуту нашей жизни; мгновение непреходяще, если оно вечно возвращается; малейший миг является вечным памятником бесконечно1 ценности и каждый из них божественен, если только слово “божественный” имеет какой-нибудь смысл. “Пусть все беспрерывно возвращается, - пишет он, - это есть высшая степень сближения между будущим и существующим миром; в этом вечном возврате заключается высшая точка мышления” (Эта формула дана в 286 книги “Der Wille zur Macht”).

Волнение Ницше, которое он испытал в ту минуту, когда ему открылась вся глубина этой мысли, было так сильно, что он не вынес его, заплакал и долго потом не мог удержаться от слез. Значит, усилия его не были тщетны; он не пал духом при виде действительности, не остался чужд пессимизма; напротив, доведя до последних пределов идею пессимистического жизнепонимания, Ницше открыл доктрину Возвращения, которое, оделяя самые мимолетные явления вечностью, дает каждому из них лирическую силу, религиозную ценность, столь необходимую для души. В нескольких словах Ницше формулирует свою мысль и добавляет число: “в начале августа 1881 года в Сильс-Мария. 6500 футов над уровнем моря и гораздо, гораздо выше всего человеческого”.

В продолжение нескольких недель Ницше находится в состоянии, полном тоски и восхищения; подобные переживания, без сомнения, знакомы мистикам, и их словоупотребление как нельзя лучше подходит к данному случаю. Он испытывал какое-то чувство священной гордости, но в то же самое время он испытывал некоторый страх; вся душа его дрожала от ужаса, подобно тому, как в прежнее время израильские пророки трепетали перед Богом, отправляясь по его приказу на проповедь к людям. Несчастный, раненый жизнью человек с невыразимым ужасом смотрел в глаза “вечному возвращению”. Он весь превратился в напряженное ожидание, что было для него настоящей пыткой, но он любил эту пытку и отдавался своей новой мысли, как аскет обрекает себя на мучение. “Lux mea crux, crux mea lux”, - писал он в своих заметках Возбуждение его дошло, наконец, до крайних пределов и даже испугало его, так как мысль о грозившей его жизни постоянной опасности сумасшествия ни на одну минут у не покидала его.

“На моем умственном горизонте появились новые мысли, и какие мысли! – пишет он Петеру Гасту 14-го августа, - я никогда и не подозревал в себе возможности появления таких мыслей. Большего я тебе не скажу, я не хочу нарушать моего внутреннего спокойствия. Увы, друг мой, предчувствия иногда не дают мне покоя, мне кажется, что жизнь, которую я веду, вредно отзывается на моем здоровье, так как моя организация – это такая машина, которая легко может взорваться на воздух! Эти глубоко проникшие в меня мысли и чувства вызывают у меня и стоны, и смех; уже два раза я принужден был по нескольку дней не выходить из моей комнаты и почему? Причина была очень смешная: у меня было переутомление зрения и после того, как на прогулках я слишком много плакал, и не сентиментальными, а радостными слезами; я пел и говорил безумные вещи оттого, что был весь полон моей новой идеей, которую я должен изложить человечеству…”

С этого момента Ницше задает себе новую задачу. Он считал, что все, сделанное им до последнего времени, было только черновым опытом, слабой попыткой, а что теперь настало время для того, чтобы создать уже настоящее произведение. Но какое? Он колеблется и не знает, какому из трех борющихся у него в душе начал отдать предпочтение: художнику, критику или философу. Изложи ть свою доктрину в форме определенной системы? Он не может сделать этого, потому что философия его чистая символика, и она требует лирических и ритмических форм. Не мог ли бы он возобновить ту забытую, созданную мыслителями древнейшей Греции форму, пример которой дает нам, между прочим, Лукреций? Эта идея увлекает Ницше; он решается изложить в поэтической форме свое понимание природы или же придать ей вид музыкальной, скандированной птрозы. Ницше все еще ищет форму для изложения своей мысли, ему хочется найти ритмичный язык, живой и как бы трепещущий; наконец, новая мысль пронизывает его ум: он мог бы поставить центром своей книги какое-нибудь живое существо: пророка, героя. Ему приходит на ум имя персидского апостола, мистагога огня – Заратустры. Он пишет заглавие, подзаголовок, еще несколько торопливых строк, и начало поэмы готово:

ПОЛДЕНЬ И ВЕЧНОСТЬ

Заратустра родился на берегу озера Урми; тридцати лет от роду он покинул свою родину, отправился в провинцию Ариа, где прожил в одиночестве 10 лет и написал за это время Зенд-Авесту.

С этого времени Ницше не был уже одинок во время своих прогулок и размышлений; он без устали слушает и запоминает то, что ему говорит Заратустра. Он рассказывает нам о проникновении в его жизнь этого нового спутника в трех изящных, нежных, как музыка, двустишиях:

“Я сидел в ожидании и я не ждал ничего.
Я не думал ни о добре, ни о зле, но я радовался
 Игре света и тени; я сидел под обаянием
 Дня, озера, яркого солнца, жизни без цели.
И в этот миг внезапно нас стало двое –
Мимо меня прошел Заратустра”.

В сентябре погода резко изменилась, пошел снег и Ницше пришлось покинуть Энгадин.

.....................................
 Фридрих Ницше Жизнь Фридриха Ницше