| ГЛАВНАЯ содержание заратустра часть 3: странник загадка счастье перед восходом добродетель на горе пройти мимо отступники уединение три зла дух тяжести старое и новое выздоровление о душа о жизнь о вечность Так говорил Ницше Ницше цитаты мысли Ницше злая мудрость Шопенгауэр цитаты Ницше и Женщины так говорил Заратустра предисловие Заратустра часть 1 Заратустра часть 2 Заратустра часть 3 Заратустра часть 4 |
Фридрих Ницше Заратустра разговорился
О старых и новых скрижалях
1 Я сижу здесь и жду: вокруг меня старые разбитые скрижали, а также новые, наполовину исписанные. Когда же настанет час мой? — час моего нисхождения, час заката моего: ибо снова хочу я идти к людям. Пока еще жду я: ибо тому, что час мой настал, должно предшествовать знамение — смеющийся лев со стаей голубей. В ожидании я говорю сам с собой, как тот, у кого достаточно времени. Никто не рассказывает мне ничего нового: вот я и расскажу сам себе — о себе. 2 Когда пришел я к людям, то обнаружил, что восседают они на старом предубеждении своем: все верили, что давно уже знают, что есть для человека добро, и что — зло. Чем-то отжившим и утомительным казался им спор о добродетели, а тот, кто хотел хорошенько выспаться, разглагольствовал перед сном о «добре» и «зле». Эту сонливость встряхнул я, когда начал учить: никто еще не знает, что есть добро и зло, никто, кроме созидающего! Созидает же тот, кто придает земле смысл и дарует ей будущее, а человеку — цель; он же и создает добро и зло. И велел я им опрокинуть их старые кафедры и все, на чем восседало их чванливое самодовольство; я велел им смеяться над всеми их учителями добродетели, поэтами, святыми и избавителями от мира. Я велел им смеяться над их мрачными мудрецами и над всеми, кто когда-либо сидел на древе жизни, подобно черному пугалу. Перед улицей их гробниц и могил устроился я рядом с коршунами и падалью — и смеялся над их прошлым и его сгнившим, развалившимся великолепием. Поистине, подобно безумцам и проповедникам покаяния, излил я гнев свой на все, что было у них великого и малого: «Лучшее их ничтожно, плохое и дурное их ничтожно!» — так смеялся я. Криком и смехом изливалась из меня мудрая страсть моя, дикая мудрость моя, в горах рожденная! Высочайшая страсть моя, шумящая крыльями! И часто, когда я смеялся, она внезапно увлекала меня вдаль и ввысь: и летел я, трепеща, как стрела, в напоенном солнцем восторге: — туда, в далекое будущее, которого не видела еще ничья мечта, на Юг столь знойный, что и не снился художникам; туда, где боги, танцуя, стыдятся всяких одежд: — так говорю я сравнениями, запинаясь и хромая, как все поэты: поистине, стыжусь я того, что приходится мне быть еще и поэтом! Туда, где всякое становление казалось мне божественным танцем и дерзким весельем, а мир — разрешенным от уз и свободным, стремящимся снова и снова к себе самому: — словно боги, что вечно ищут себя в вечном бегстве от себя, блаженно противореча себе и снова, по-новому, внемля себе, сами с собой в противоречивом согласии: — где само время казалось мне блаженной насмешкой над мгновениями, где необходимостью была сама свобода, блаженно игравшая жалом своим: — где нашел я и старого дьявола своего, и извечного врага — Духа Тяжести со всем, что создал он — Насилием, Законом, Необходимостью, Следствием, Целью, Волей, Добром и Злом. Не должно ли существовать нечто, над чем можно танцевать, уносясь в танце? Не должны ли ради легкого и наилегчайшего существовать кроты и тяжелые карлики? 3 Там же подобрал я на пути слово «Сверхчеловек» и утверждение, что человек есть нечто, что должно преодолеть, — что он есть мост, а не цель; что прославляет он полдень и вечер свой, как путь к новым утренним зорям: — слово Заратустры о Великом Полудне, что вознес я некогда над людьми, подобно второй вечерней заре. Поистине я дал им увидеть новые звезды и новые ночи; и над тучами пестрым шатром днем и ночью раскидывал я смех свой. Я учил их всем своим помыслам и стремлениям: собрать воедино и сплавить все, что есть в человеке отрывочного, загадочного и пугающе случайного, — как поэт, отгадчик и избавитель от случайного я учил их быть созидателями будущего и спасать, созидая, то, что было. Спасти в человеке прошлое его и так преобразовать всякое «Было», чтобы воля сказала: «Но я так хотела! Я так буду хотеть!» — вот что назвал я избавлением, вот что учил я называть избавлением. Ныне я жду своего избавления, чтобы идти к ним в последний раз. В последний раз иду я к людям: среди них хочу я свершить закат свой и, умирая, дать им свой самый богатый дар! Этому я научился у солнца, когда заходит оно, богатейшее из светил: золото сыплет оно в море из неистощимых сокровищниц своих, — тогда и беднейший рыбак гребет золотым веслом! Ибо видел я это однажды, и слезы от зрелища этого не утолили душу мою. Подобно солнцу, идет Заратустра к закату: и вот, он сидит, ожидая, а вокруг него старые разбитые скрижали, а также новые, наполовину исписанные. 4 Взгляните, вот новая скрижаль: но где же братья мои, чтобы со мною вместе отнести ее в долину, в сердца человеческие? Так повелевает великая любовь моя к дальнему: не щади ближнего своего! Человек есть нечто, что должно преодолеть. Есть много путей и способов преодоления: твое дело — добраться до них! Но только паяц думает: «Через человека можно перепрыгнуть». Преодолей себя самого даже в ближнем своем: и право, которое можешь взять силой, не позволяй дать себе! То, что делаешь ты, никто и никогда не сделает тебе. Знайте, воздаяния не существует. Кто не может повелевать, должен повиноваться. Есть многие, умеющие повелевать себе, однако многого еще недостает им, чтобы повиноваться себе самому! 5 Таково свойство душ благородных: они ничего не хотят даром, тем более — жизнь. Кто из черни — тот хочет жить даром; мы же, другие, кому жизнь — дана, мы постоянно размышляем: что лучшее дать нам взамен! И поистине, благородна та речь, что гласит: «То, что нам обещает жизнь, мы хотим сохранить для жизни!» Не должно желать наслаждения, когда не дано наслаждаться. И еще — не должно желать наслаждаться! Наслаждение и невинность — самые стыдливые вещи: они не хотят, чтобы их искали. Их надо иметь — искать же следует скорее вину и страдание! 6 О братья мои, первенца всегда приносят в жертву. И вот, ныне мы — первенцы. Все мы проливаем кровь на скрытых алтарях, сгораем в жертвенном пламени в честь старых идолов. Наше лучшее еще молодо: и вот — истекают слюной беззубые рты. Наше мясо нежно, наша шкура — еще только кожа ягненка: как же не возбуждать нам алчность у жрецов, прислужников старых идолов! В нас самих еще жив он, этот жрец, поджаривающий себе на пир все наше самое нежное и лучшее. О братья мои, как же не быть первенцам жертвой! Но всякий, кто сроден нам, жаждет этого; и я люблю тех, кто не желает беречь себя. Погибающих, идущих путем заката люблю я всей любовью своей: ибо переходят они на ту сторону. 7 Немногие могут быть правдивыми! А кто может — еще не хочет! И совсем не способны на это «добрые». О эти добрые! Добрые никогда не говорят правды; для духа быть добрым — болезнь. Они уступают, эти добрые, они покоряются, их сердце вторит, их существо повинуется: но кто слушается, тот не слышит самого себя! Все, что у добрых зовется злом, должно воссоединиться, дабы родилась единая истина: о братья мои, достаточно ли злы вы для этой истины? Неустрашимая отвага, долгое недоверие, жестокое отрицание, пресыщение, надрезывание жизни — как редко все это соединяется воедино! Но из такого семени произрастает истина! Всегда рядом со злой совестью росло всякое знание! Разбейте же, познающие, старые скрижали! 8 Когда на воде укреплены сваи, когда через поток перекинуты мостки и перила, поистине, никто не поверит тому, кто скажет: «Все течет». Но даже круглый дурак возразит ему: «Как? — скажет он, — как это — все течет? Ведь и мост, и перила — над потоком! Над потоком — все неподвижно и крепко, все ценности всех вещей, мосты, понятия, все „добро“ и все „зло“: все это — прочно!» Когда же приходит зима, укротительница рек, то и умнейшие проникаются недоверием; и поистине, не только глупцы тогда вопрошают: «Не пребывает ли все — в покое?». «В основе своей все неподвижно», — вот подлинно зимнее учение, подходящее для бесплодного времени, хорошее утешение для лежебок и подверженных зимней спячке. «В основе своей все неподвижно», — но против этого проповедует ветер в оттепель! Ветер оттепели — это бык, но не тот, что пашет, нет, — это бешеный бык, разрушитель, взламывающий лед гневными рогами! Лед же сокрушает мосты и перила! И вот, братья мои, не все ли течет теперь, подобно потоку? Не все ли мосты и перила попадали в воду и сгинули? Кто еще держится там за «добро» и «зло»? «Горе нам! Счастье нам! Подул теплый ветер!» — так проповедуйте, братья мои, на всех площадях! 9 Есть одно старое заблуждение: имя ему — Добро и Зло. Вокруг прорицателей и звездочетов вращалось до сих пор колесо заблуждения этого. Некогда верили прорицателям и звездочетам, и поэтому веровали: «Все — судьба: ты должен, ибо так надо!». Потом перестали доверять прорицателям и звездочетам, и поэтому верили: «Все — свобода: ты можешь, ибо ты хочешь!». О братья мои, до сих пор только смутно гадал человек о звездах и о грядущем, не зная их: и потому о добре и зле до сих пор лишь гадают, но не знают их! 10 «Ты не должен грабить! Ты не должен убивать!» — некогда слова эти провозглашались священными; перед ними склоняли колени и головы и снимали обувь. Но я спрашиваю вас: были ли во всем мире более страшные разбойники и убийцы, нежели эти святые слова? Разве мало в самой жизни убийств и разбоя? И для того чтобы стали священными эти слова, не пришлось ли убить саму истину? Или же это было проповедью смерти — провозглашать священным то, что противоречит и противоборствует всему живому? О братья мои, разбейте, разбейте старые скрижали! 11 Мне жаль всего минувшего, ибо вижу я, что оно предано, — предано духу, милости и безумию каждого нового поколения, которое приходит и все, что было, перетолковывает так, чтобы стало оно мостом ему! Может явиться великий тиран, коварный враг, который подвергнет насилию и принуждению все прошлое по произволу своему, пока не станет оно для него мостом, и знамением, и криком петуха, и глашатаем. Но вот другая опасность и предмет страдания моего: память черни не идет дальше деда, а с дедом и время прекращается. Так предается забвению все прошлое: ибо может статься, что толпа некогда будет господствовать, и время потонет в мелкой воде. Поэтому, братья мои, нужна новая аристократия, враждебная толпе и всякой тирании, аристократия, которая снова напишет слово «благородный» на новых скрижалях. Много нужно благородных и многосторонним должно быть благородство их, чтобы могли они составить аристократию! Или, как сказал я однажды: «В том и божественность, что есть боги, но нет никакого Бога!». 12 О братья мои, я показываю вам новую аристократию и посвящаю вас в нее: вы должны стать зачинателями и воспитателями, сеятелями будущего, — поистине, не о той аристократии говорю я, принадлежность к которой можно купить, как покупают ее торгаши за золото свое: ибо все, что имеет цену, не имеет большой ценности. Пусть будет отныне честью вашей не то, откуда происходите вы, но то, куда идете. Воля ваша и стопы ваши, стремящиеся дальше вас самих, — да будут отныне вашей новой честью! Поистине, не то, что служили вы принцу, — какое мне дело до принцев! — или служили опорой шаткому, чтобы крепче стояло оно! Не то, что при дворе род ваш ценою притворства вышел в придворные, и вы научились быть разноцветными, словно фламинго, и часами выстаивать в мелких прудах: — ибо умение выстаивать — добродетель придворных; все они думают, что к блаженству после смерти принадлежит также позволение сесть! И не то, что дух, который вы называете святым, вел предков ваших в землю обетованную, которая, как я считаю, недостойна обета: ибо там, где выросло худшее из деревьев, нечего обетовать! — и поистине, куда бы ни вел «святой дух» рыцарей своих, во всех походах их бежали перед ними козлы и гуси, безумцы креста и прочие помешанные! О братья мои, не назад, а вперед должен смотреть аристократизм ваш! Да будете вы изгнаны из земель отцов и прадедов ваших! Землю детей ваших должны вы любить: любовь эта да будет новым аристократизмом вашим; любите ее, землю еще не открытую, лежащую в дальних морях! Пусть ищут ее корабли ваши! В детях ваших возмещаете вы то, что были детьми отцов своих: так должны искупить вы все прошлое! Эту новую скрижаль воздвиг я над вами! 13 «К чему жить? Все — суета! Жить — это значит молотить солому, сжигать себя и все равно не согреваться». Эта древняя болтовня все еще почитается за «мудрость»; а оттого, что стара она и пахнет затхлым, чтут ее ныне еще больше. Так и тление облагораживает! Простительно говорить так детям, которые боятся огня, потому что обожглись когда-то! Много ребячества в старых книгах мудрости. И тот, кто всегда «молотит солому», как смеет он хулить саму молотьбу! Таким глупцам следует затыкать рот! Подобные им садятся за стол и не приносят с собой ничего, даже здорового голода; и вот клевещут они: «Все — суета!». Но хорошо и со вкусом есть и пить, братья мои, это, поистине, не суетное искусство! Разбейте, разбейте скрижали тех, кто никогда не радуется! 14 «Для чистого — все чисто», — так говорит народ. Я же говорю вам: «у свиней — все свинство!» Фанатики и ханжи с поникшими сердцами проповедуют: «Весь этот мир — грязное чудовище». Ибо у всех у них — неопрятный ум; особенно же у тех, кто не имеет ни покоя, ни отдыха, потому что увидел заднюю сторону мира, — вот и стремятся они в иные миры! Таким говорю я прямо в лицо, и пусть это звучит не изысканно: мир тем похож на человека, что у него есть зад, — и в этом они правы! В мире много грязи и нечистот: это тоже правда! Но от этого мир — еще не грязное чудовище! И в том заключена мудрость, что многое в мире дурно пахнет: ибо само отвращение дает крылья и силы, угадывающие чистые источники! И в лучшем есть нечто отвратительное; даже лучшее есть то, что должно преодолеть! О, братья мои, много мудрости в том, что в мире есть грязь! 15 Слышал я, как обращались к совести своей благочестивые искатели мира иного, и поистине, без злобы и фальши говорили они, хотя нет на земле ничего более злобного и фальшивого. «Пусть мир будет таким, каков он есть! И мизинца не поднимай на него!» «Не противься тому, кто хочет душить и жечь, пытать и сдирать кожу: и мизинца не подними на него! Ибо так, страдая, учатся люди отречению от мира». «А свой собственный разум должен задушить ты сам; ибо твой разум — от мира сего: так научишься ты отречению от него». Разбейте, разбейте же, о братья, эти старые скрижали благочестивых! Сокрушите речения клевещущих на мир! 16 «Кто много учится, тот разучивается всем сильным желаниям», — так шепчутся ныне на всех темных улицах. «Мудрость вселяет усталость, ничто не вознаграждается; ты не должен ничего желать!» — эту новую скрижаль нашел я вывешенной даже на ярмарках. Разбейте, разбейте, братья мои, эту новую скрижаль! Уставшие от мира, проповедники смерти и тюремщики вывесили ее: знайте, что проповедь их — это проповедь рабства! Ибо плохо учились они, и учились не лучшему, и всему слишком рано, и всему слишком поспешно: ибо плохо ели они, и это испортило им желудок; — испорченный желудок — вот что такое дух их: это он внушает им мысль о смерти! Поистине, братья мои, дух есть желудок! Жизнь — это источник радости: но в ком говорит испорченный желудок, этот отец скорби, для того все источники отравлены. Познавать — это радость для того, в ком воля льва! Но уставший подчиняется чужой воле, любая волна играет с ним. Так всегда бывает со слабыми: они теряются на путях своих. И, наконец, их усталость вопрошает: «Зачем проходили мы теми путями? Всюду одно и то же!». Приятно им слышать проповедь: «Ничто не вознаграждается! Вы не должны ничего хотеть!». Но это — проповедь рабства. О братья мои, дуновением свежего ветра идет Заратустра ко всем уставшим на пути своем; еще многие носы заставит он чихать! Даже сквозь стены проникает свободное дыхание мое, в тюрьмы и плененные умы проникает оно! «Хотеть» — освобождает: ибо хотеть означает «созидать» — так учу я. Только для созидания должны вы учиться! Но чтобы учиться, должны вы сперва научиться у меня, и научиться хорошо! Имеющий уши да слышит! 17 Челн готов переплыть на ту сторону, туда, где, быть может, великое Ничто. Но кто захочет вступить в это «быть может»? Никто из вас не желает вступить в Челн Смерти! Как же так, ведь вы же устали от мира? Уставшие от мира! Нет, вы не отвергли еще даже землю! Я вижу, что вы все еще вожделеете к земле и влюблены в свое отречение от нее! Недаром отвисла у вас губа — на ней сидит еще маленькое земное желание! А в глазах у вас разве не носится облачко земной радости, еще не забытой? Много хороших выдумок есть на земле, одни — полезны, другие — приятны: ради них стоит любить землю. А иные выдумки так хороши, что они, подобно женской груди, полезны и вместе с тем приятны. А вы, уставшие от мира! Вы, нерадивые к земле! Высечь бы вас розгами! Розгами нужно вернуть бодрость вашим ногам! Ибо, если вы не больные и не отжившие, от которых устала земля, то вы лукавые лентяи или затаившиеся похотливые кошки, любители лакомств. И если не хотите вы снова весело бегать, то придется убраться вам с лица земли! Ни к чему исцелять неизлечимых: так учит Заратустра. Да погибнут они! Но чтобы поставить точку, нужно больше мужества, чем для сочинения новых стихов: это знают все целители и поэты. 18 О братья мои, есть скрижали, созданные усталостью, и есть скрижали, созданные леностью — леностью испорченной: говорят они одно, но хотят, чтобы слышали их по-разному. Взгляните на этого изнывающего от усталости! Всего только пядь отделяет его от цели, но в упрямстве своем свалился он здесь, в пыли, этот храбрец! От усталости зевает он на путь свой, на землю, на цель и на себя самого: ни шагу не хочет ступить он дальше, этот храбрец! И вот — солнце палит его, и псы лижут пот его; но он лежит здесь в упрямстве своем и предпочитает страдать: — страдать на расстоянии пяди от цели своей! Поистине, такого героя еще придется за волосы втаскивать на небеса! Но лучше оставить его там, где лежит он, чтобы пришел к нему сон-утешитель с освежающим шелестом дождя. Пусть лежит он, пока сам не проснется, пока сам не отречется от всякой усталости и от всего, что усталость вещала устами его! Братья мои, отгоните только от него псов, этих ленивых проныр, и весь этот толпящийся сброд: — весь этот сброд «культурных», которые насыщаются потом героев! 19 Я замыкаю себя в круги и священные границы; чем выше горы, на которые восхожу я, тем меньше людей поднимается вместе со мной: из самых священных гор возвожу я горный хребет. Куда бы ни поднимались вы вместе со мной, братья мои, смотрите, чтобы не поднимался вместе с вами какой-нибудь паразит! Паразит — это вкрадчивый пресмыкающийся гад, ищущий раны и скрытые больные уголки сердца вашего, чтобы жиреть, питаясь ими. И в том искусство его, что угадывает он усталость в восходящих душах: в вашей тоске и бессилии, в нежной стыдливости вашей строит он свое мерзкое логово. Где сильный бывает слаб, где благородный — слишком мягок, там устраивает он мерзкое жилище свое: паразит живет там, где у великого изъязвлено сердце мелкими ранами. Что есть высший род сущего и что есть ничтожнейший? Паразит — это ничтожнейший из всех, но тот, кто велик, питает больше всего паразитов. Ибо если длинна та лестница, по которой душа может восходить ввысь и спускаться в глубочайшие бездны: как не сидеть на ней множеству паразитов? — ибо если душа широка и может бегать, блуждать и сбиваться с пути в себе самой; если это душа того, кто необходим, душа, которая страстно бросается во все Случайное; — душа сущая, которая погружается в становление; душа обладающая, которая жаждет воли и страстных желаний; — душа, убегающая от себя самой и вновь себя настигающая, описывая широкие круги; душа мудрейшая, которую так сладко уговаривает безумие; — душа сама себя любящая, в которой все вещи обретают стремление и противоборство, прилив и отлив свой: — о, как не иметь ей, высшей душе, худших из паразитов? 20 О братья мои, разве жесток я? Но я говорю так: падающее — подтолкни! Все нынешнее — падает и разрушается: кто станет поддерживать его! Я же, я хочу еще и подтолкнуть его! Знакомо ли вам это наслаждение — скатывать камни в пропасть с отвесных скал? Смотрите, как скатываются люди нынешнего в глубины мои! Я — увертюра к игре лучшего игрока, братья мои! Я — пример! Действуйте же по примеру моему! И тех, кого не учите летать, учите быстрее падать! 21 Я люблю храбрых: но недостаточно быть рубакой, нужно еще знать, кого рубить! И часто больше храбрости бывает в том, чтобы удержаться и пройти мимо: и сохранить себя тем самым для более достойного врага! Да будут лишь те врагами вашими, кто достоин ненависти, а не презрения: вы должны гордиться врагами своими — так некогда учил я вас. Для более достойного врага должны вы сохранить себя, братья мои: поэтому многих должны вы миновать на пути своем, — особенно же многочисленный сброд, орущий вам в уши о народе и народах. Сохраните же чистым око свое от их «за» и их «против»! Много там правого, много и неправого: и исполнится гневом тот, кто уделит им внимание свое. Всматриваться в них, рубить их — это одно и то же; лучше уходите в леса и вложите мечи ваши в ножны! Следуйте своими путями! А народу и народам предоставьте идти своими! Поистине, темны пути их, не озаренные ни одной надеждой! Пусть торгаш царствует там, где все, что блестит еще, — это лишь золото его! Время королей миновало: то, что сегодня зовется народом, не заслуживает королей. Смотрите же, как народ стал подражать торгашам, извлекая малейшую выгоду из всякого мусора! Они подсматривают друг за другом, они подражают друг другу — и это у них называется «добрым соседством». О блаженные, далекие времена, когда народ говорил себе: «Я хочу быть господином над народами!». Ибо, братья мои: лучшее должно господствовать, и лучшее хочет господствовать! А где учение гласит иначе, там лучших не хватает. 22 О чем стали бы они кричать, если бы хлеб свой получали даром? Поддержание жизни в теле — вот единственное, что поддерживает их существование и дает содержание ему; и пусть нелегко дается им это! Они — хищные звери: даже в их «труде» жива еще хищная жажда поживы, и когда произносят они: «Заработать», мне слышится «Перехитрить»! И пусть нелегко дается им это! Более хищными должны стать они, более хитрыми, умными и больше походить на человека, ибо он — самый хищный из зверей. У всех зверей человек похитил добродетели их: потому все и дается ему труднее, нежели зверям. Пока лишь птицы выше его. Когда же научится он и летать, то беда! Куда только не залетит хищность его! 23 Такими хочу я видеть мужчину и женщину: его — способным к войне, ее — к деторождению, но чтобы оба они могли танцевать — не только ногами, но и головой. Да будет потерян для нас тот день, в который мы хоть раз не танцевали! Да назовется у нас ложью всякая истина, которой не сопутствуют смех и веселье! 24 Вы заключаете брак: смотрите же, чтобы не стал он для вас заключением! Слишком торопитесь вы, заключая брак, и вот следствие — расторжение брачных уз! Но это все же лучше, чем унижаться и лгать! Вот что сказала мне одна женщина: «Да, я нарушила узы супружества, но до этого они — разрушили меня!». Всегда замечал я, что супруги, составляющие плохую пару, самые мстительные: они готовы мстить всему миру за то, что уже не могут расстаться. Поэтому хочу я, чтобы искренние говорили друг другу: «Мы любим друг друга; посмотрим, будем ли мы любить и впредь! Или обещание наше ошибочно? Дайте нам время и недолгий союз, чтобы увидеть, годимся ли мы для истинного союза! Великое дело — всегда быть вдвоем!». Так советую я всем искренним; и чем была бы любовь моя к Сверхчеловеку и ко всему грядущему, если бы я советовал и говорил иначе! Разрастаться не только вширь, но и расти вверх — да поможет вам в этом, братья мои, сад супружества! 25 Знайте же: тот, кто почерпнул мудрость в старых источниках, будет искать новых истоков и родников будущего. О братья мои, скоро возникнут новые народы, и зашумят в новых глубинах новые родники. Ибо землетрясение, что засыпает немало ключей и заставляет многих томиться жаждой, — оно же обнаруживает скрытые, тайные силы. Землетрясение открывает новые источники. При сотрясении народов начинают бить новые ключи. И кто восклицает тогда: «Вот источник для многих жаждущих, сердце для многих томящихся, воля для многих орудий», вокруг того собирается народ, то есть — испытующие. Кто может повелевать и кто должен повиноваться — вот что испытывается тогда! О, какими долгими поисками, гаданиями, советами, промахами, опытами и новыми попытками испытывается это! Вот учение мое: человеческое общество — это попытка, это долгое искание; ищет же оно того, кто повелевает! — это попытка, братья мои! А вовсе не «договор»! Разбейте, сокрушите это слово, слово вялых и половинчатых сердец! 26 О братья мои! Кто грозит величайшей опасностью будущему человечества? Разве не добрые и праведные? — не те ли, кто говорит и чувствует сердцем своим: «Мы знаем уже, в чем добро и праведность, уже достигли мы этого; горе тем, которые все еще ищут!» И какой бы вред ни приносили злые, вред добрых — наивреднейший! И как бы ни навредили клевещущие на мир, вред добрых — наивреднейший! О братья мои, в сердца добрых и праведных заглянул некогда тот, кто сказал: «Это — фарисеи». Но его не поняли. И не могли понять его именно добрые и праведные: ибо дух их пленен чистой совестью их. Глупость добрых необычайно умна. Но вот истина: добрые должны быть фарисеями, у них нет выбора! Добрые должны распинать того, кто создает свою собственную добродетель! Такова истина! А вторым, кто открыл землю их — землю, сердце и достояние, был тот, кто спросил: «Кого больше всех ненавидят они?». Созидающий ненавистен им больше всех: тот, кто разбивает скрижали их ценностей и сокрушает старые ценности; они называют его преступником. Ибо добрые не могут созидать; они всегда — начало конца: — они распинают того, кто пишет новые ценности на новых скрижалях, себе в жертву приносят они будущее — они распинают все человеческое будущее! Эти добрые — они всегда были началом конца. 27 О братья мои, понятно ли вам и это слово мое? И то, что говорил я некогда о «последнем человеке»? В ком величайшая опасность для будущего человечества? Не в добрых ли и праведных? Сокрушите, сокрушите добрых и праведных! О братья мои, понятно ли вам и это слово? 28 Вы убегаете от меня? Вы напуганы? Вы трепещете от речей моих? О братья мои, когда велел я вам сокрушить скрижали добрых и праведных, тогда впервые пустил я плыть человека по открытому морю. И только теперь овладевают им великий страх и осмотрительность, великое недомогание и отвращение, великая морская болезнь. Обманчивые берега и призрачную безопасность внушили вам добрые; во лжи этих добрых были вы рождены и спеленаты ею. Все, до самых оснований искажено и извращено добрыми. Но тот, кто открыл землю, называемую «человек», тот открыл и другую — «человеческое будущее». Отныне должны вы стать мореплавателями, отважными и упорными! Пора ходить вам прямо, братья мои, учитесь же этому! Многие нуждаются в вас, чтобы, глядя на вас, выпрямиться и ободриться. Море бушует: все — в море. Ну что ж! Вперед, верные морские сердца! Что нам страна отцов! Туда стремится корабль, где земля детей наших! Туда, вдаль, стремительнее бури устремляется великое желание наше! 29 «Почему ты так тверд? — спросил однажды у алмаза кухонный уголь. — Разве мы не в близком родстве?» «Почему вы такие мягкие?» — Так спрашиваю я вас, братья мои: разве вы мне не братья? Почему вы так мягки, слабы и уступчивы? Почему так много отречения и отрицания в сердце вашем? И так мало рокового во взоре? И если не хотите вы быть роком и неумолимостью, разве сможете вместе со мной побеждать? И если твердость ваша не хочет сверкать, рубить и рассекать: разве сможете вы вместе со мной созидать? Ибо созидающие — тверды. И для вас должно быть блаженством запечатлеть руку свою на тысячелетиях, словно на воске, — блаженством — словно на меди, запечатлеть письмена на воле тысячелетий, на воле, что тверже и благороднее, нежели медь. Самое благородное — тверже всего. О братья мои, эту новую скрижаль воздвигаю я над вами: будьте тверды! 30 О воля моя! Ты, отвратительница всех несчастий, необходимость моя! Сохрани меня от ничтожных побед! Ты, изволение души моей, которое зову я судьбой! Ты, пребывающая во мне и надо мною! Сбереги и сохрани меня для великой судьбы! И последнее величие свое, о воля моя, сохрани для последней борьбы, чтобы быть тебе неумолимой в победе своей! О, кто не был побежден собственной победой своей! О, чей взор не темнел в этих опьяняющих сумерках! О, у кого из победителей ноги не подкашивались и не разучивались стоять! Пусть созревшим и совершенным встречу я некогда великий свой полдень: подобно расплавленной меди, словно туча, чреватая молниями, как грудь, наполненная молоком: — созревшим для себя самого и сокровенной воли своей, будто лук, пламенеющий к стреле своей, как стрела, пламенеющая к звезде своей; — к звезде, созревшей и совершенной в зените своем, — пылающей, пронзенной, блаженной под разящими стрелами солнца; — словно солнце и неумолимая воля его, готовая погибнуть в победе своей! О воля, отвратительница всех бед, необходимость моя! Сохрани меня для великой победы! Так говорил Заратустра. .......................................  добавление (коротко о гениальном философе Ницше и его книге) «Так говорил Заратустра» — наиболее известное и читаемое произведение великого немецкого философа и писателя Фридриха Ницше (1847–1900), одного из самых ярких и трагических мыслителей Нового времени, идеи которого во многом определили духовную и политическую атмосферу XX века. Для самого Ницше это была главная книга, ключ к пониманию всех его текстов, его рассуждений о сверхчеловеке, Боге, европейской культуре. ......................................................................................... © Copyright: Фридрих Вильгельм Ницше Заратустра |
|
Фридрих Ницше философ жизни. Так говорил Заратустра философский трактат, читать онлайн. zaratustra nicshe.