| ГЛАВНАЯ заратустра часть 4 жертва беседа с королями пиявка чародей безобразный нищий тень приветствие о высшем человеке песнь тоски среди пустыни праздник осла песнь знамение Так говорил Ницше Ницше цитаты Ницше злая мудрость Шопенгауэр цитаты Ницше и Женщины так говорил Заратустра предисловие Заратустра 1 Заратустра 2 Заратустра 3 Заратустра 4 |
Фридрих Ницше: Так говорил Заратустра
Жертва медовая
И снова бежали месяцы и годы над душой Заратустры, а он не замечал этого; но волосы его поседели. Однажды сидел он на камне рядом с пещерой своей и молча смотрел вдаль, на вздымавшиеся пучины морские; звери его задумчиво ходили вокруг и, наконец, остановились перед ним. «О Заратустра, — сказали они, — не высматриваешь ли ты счастье свое?» — «Что мне счастье! — отвечал Заратустра. — Давно уже не стремлюсь я к счастью — я стремлюсь к делу своему». — «О Заратустра, — продолжали звери, — ты говоришь так, словно сверх меры преисполнен блага. Ты как будто плывешь в лазоревом озере счастья!» — «Ах вы, хитрецы, — отвечал Заратустра, улыбаясь, — какой удачный образ выбрали вы! Однако вы знаете, что счастье мое тяжело и не похоже на подвижную волну: оно гнетет и не отстает от меня, словно растопленная смола». Тогда звери снова стали ходить вокруг в раздумье и затем опять остановились перед ним. «О Заратустра, — говорили они, — так вот почему становишься ты все желтей и темней, хотя волосы твои белеют и делаются похожими на лен? Взгляни, ты и вправду словно покрыт смолой!» — «Что вы такое говорите, звери мои, — смеясь, отвечал Заратустра, — поистине, оклеветал я счастье свое, сравнив его со смолой. Со всеми плодами, которые созревают, происходит то же, что и со мной. Это — мед в жилах моих; он делает кровь мою гуще, а душу — спокойнее». — «Должно быть, так и есть, — ответили звери, приближаясь к нему, — а не хочешь ли ты подняться сегодня на высокую гору? Воздух прозрачен, и с горы мир виден лучше, чем когда-либо». — «Да, звери мои, — отвечал он, — прекрасен совет ваш и по сердцу мне он: я поднимусь на высокую гору! Но позаботьтесь о том, чтобы был у меня мед — желтый, чистый, прозрачный, холодный, как лед, золотистый сотовый мед. Ибо знайте, — там, наверху, хочу принести я жертву медовую.» Но когда Заратустра достиг вершины горы, он отослал зверей, сопровождавших его, домой и, убедившись, что остался один, рассмеялся от всего сердца и сказал, оглянувшись вокруг: «Я говорил о жертвах и о жертве медовой; но это было только уловкой и, поистине, полезным чудачеством! Здесь, наверху, могу говорить я свободнее, чем перед пещерами отшельников и домашними животными их. Жертвовать? Скорее расточаю я то, что дарят мне, я — расточитель с тысячью рук: как посмею я назвать это жертвой! И когда желал я меда, я желал только притравы и сладкого, густого медового сока, которым лакомятся ворчуны-медведи и диковинные хищные птицы: — лучшей притравы, столь необходимой охотникам и рыболовам. Ибо если похож этот мир на лес, населенный дикими зверями, и на охотничьи угодья, то, по-моему, еще больше похож он на бездонное и изобильное море, — на море, полное пестрых рыб и крабов, море, которому возрадовались бы даже боги и захотели бы сами стать рыболовами и забрасывать сети свои: так богат этот мир большими и малыми чудесами! Особенно человеческий мир, человеческое море: в него закидываю я золотую удочку свою и говорю: разверзнись, человеческая бездна! Разверзнись и выброси мне рыб и сверкающих крабов! Лучшей притравой своей приманю я сегодня самых диковинных человеческих рыб! — само счастье свое я закидываю вдаль, во все края, между восходом, зенитом и закатом, чтобы увидеть, много ли рыб среди людей станет биться и дергаться на приманке счастья моего, — пока, попавшись на острые, скрытые крючки мои, не придется достигнуть им всем — этим разноцветным пескарям бездны — высоты моей, высоты самого яростного ловца человеков и рыб. Ибо таков я изначально, влекущий и манящий, тянущий вверх и возвышающий, воспитатель и надсмотрщик, который не напрасно внушал некогда сам себе: „Будь тем, кто ты есть!“. Пусть же теперь поднимаются они вверх, ко мне: ибо жду я знамения, возвещающего, что настал час нисхождения моего; а сам я пока еще не спускаюсь в море людское, в которое некогда предстоит мне погрузиться. Потому и жду я в этих горах, лукавый и насмешливый, без терпения и без нетерпения, а, скорее, как тот, кто разучился даже терпеть, поскольку „терпеть“ ему больше уже не приходится. Ибо не торопится судьба моя: не иначе, как забыла она обо мне! Или уселась в тени, за каким-нибудь камнем, и ловит мух? И поистине, за то благодарен я вечной судьбе моей, что она не подгоняет, и не торопит меня, и не жалеет она времени для шуток и злости: вот и сегодня взошел я на эту высокую гору, чтобы заняться рыбной ловлей. Когда-либо ловил ли кто-нибудь рыбу в высоких горах? Но как ни безумно то, чем занят я тут, наверху: это все-таки лучше, чем сидеть там, внизу, — торжественным, пожелтевшим и позеленевшим от ожидания, — надутым от ожидания и пышущим гневом, как завывание священной бури, нетерпеливо несущейся с гор в долины с воплями: „Слушайте, не то я ударю вас божьим бичом!“. Нет во мне неприязни к этим гневливым: ибо годятся они для насмешек моих! Они и должны быть столь нетерпеливыми, эти огромные, гремящие барабаны: а вдруг, если сегодня не дадут им слова, не получить им его никогда? Но я и судьба моя, мы не обращаемся ни к „Сегодня“, ни к „Никогда“: у нас есть терпение и время, и даже избыток того и другого, чтобы говорить. Ибо некогда должен придти он, и нас он тогда не минует. Кто же это должен прийти и нас не минует? — Наш Великий Случай, наше великое, грядущее царство земное, тысячелетнее царство Заратустры. Далеко ли еще до него, до этого царства? Какое мне дело! Однако не слабеет от этого верность моя — на этом стою я, и стою прочно, обеими ногами, — на этом вечном основании, на твердых первозданных камнях, на высочайших твердынях древних гор, где ветры сходятся, как у предела бурь, вопрошая — где? куда? откуда? Смейся, смейся, благая ярость моя! Сбрасывай вниз в долины свой сверкающий презрением смех! Самых прекрасных рыб среди людей примани мне сверканием своим! И все, что принадлежит мне во всех морях, то, что во всем — мое-и-для-меня: вылови мне это и извлеки из глубин. Вот чего жду я, злейший из всех ловцов человеков и рыб. Дальше, дальше, удочка моя! Глубже опускайся, приманка счастья моего! Излей по каплям сладчайшую росу свою, мед сердца моего! Вонзайся, крючок мой, в брюхо всякой черной скорби! Дальше, дальше, взор мой! О, как много морей вокруг, сколько мерцает огней человеческого будущего! О, какая алая тишина надо мной! Какое безоблачное молчание!» Крик о помощи На следующий день Заратустра опять сидел на камне перед пещерой, в то время как звери блуждали по свету в поисках пищи, а также нового меда: ибо Заратустра истратил и расточил весь старый мед свой до последней капли. И вот — когда сидел он так, с посохом в руке, и обводил им тень свою на земле, и размышлял, — но не о себе и не о тени своей размышлял он, — вздрогнул он вдруг от испуга, ибо рядом со своей тенью увидел чью-то другую. И когда он поспешно обернулся и встал на ноги, перед собой увидел он прорицателя, того самого, что однажды ел и пил за столом у него, того самого провозвестника великой усталости, поучавшего: «Все равно ничто не вознаграждается, мир лишен смысла, знание — душит». Но с тех пор изменилось лицо его, и когда Заратустра взглянул ему в глаза, вновь содрогнулось сердце его: так много зловещих знамений и пепельно-серых молний запечатлелось на этом лице. И прорицатель, поняв, что творится в душе Заратустры, провел рукой по лицу своему, словно желая напрочь стереть с него эти зловещие знаки; так же поступил и Заратустра. И тогда, придя в себя, они протянули друг другу руки, в знак того, что готовы узнать один другого. «Добро пожаловать, пророк великой усталости, — сказал Заратустра, — не напрасно был ты некогда гостем и сотрапезником моим. Будь же им и сегодня, ешь и пей за столом у меня, и не взыщи, если рядом с тобой будет сидеть веселый старик!» — «Веселый старик? — переспросил прорицатель, покачав головой, — кто бы ты ни был и кем бы ни захотел стать, о Заратустра, слишком долго жил ты здесь, наверху, — скоро уже не будет сушей то место, где стоит челн твой!» — «А разве я на суше?» — отвечал Заратустра, смеясь. — «Волны великого бедствия и скорби поднимаются все выше и выше вокруг горы твоей, — сказал прорицатель, — скоро подхватят они челн твой, и тебя унесут вместе с ним». — Заратустра молчал и удивлялся. — «Разве ты не слышишь? — продолжал прорицатель, — не слышишь клокочущий шум, поднимающийся из глубины?» — Заратустра все еще молчал и прислушивался: и вот — услышал он долгий протяжный крик, который пучины бросали друг другу, передавая все дальше и дальше, ибо ни одна не желала оставить его у себя: так зловеще звучал он. «Ты, роковой провозвестник, — сказал, наконец, Заратустра, — это же крик о помощи, крик человека, и, похоже, доносится он из темных глубин неведомого моря. Хотя какое мне дело до человеческих бед! Но последний грех, что остался во мне, — знаешь ли ты имя его?» «Сострадание! — отвечал прорицатель из глубин сокрушенного сердца, подняв вверх руки свои. — О Заратустра, я пришел, чтобы ввести тебя в последний твой грех!» И едва произнес он эти слова, как снова раздался крик, еще протяжнее и тоскливее, чем раньше, но уже намного ближе. — «Ты слышишь? Слышишь, Заратустра? — воскликнул прорицатель, — это тебя, тебя призывает этот крик: „Иди, иди, иди, пора, давно пора!“». Но Заратустра молчал, смятенный и потрясенный; наконец он спросил, словно сомневаясь в себе самом: «Кто же это зовет меня?» «Тебе ли не знать этого, — резко отвечал прорицатель, — зачем ты прячешься? Это высший человек взывает к тебе!» «Высший человек? — воскликнул Заратустра, охваченный ужасом. — Чего же он хочет? Что нужно ему? Высший человек! Что ему нужно здесь?» — и тело его покрылось потом. Прорицатель же не отвечал на испуганные восклицания Заратустры, а продолжал вслушиваться в зов глубин. Но оттуда долго не доносилось ни звука, тогда он обернулся и увидел, что Заратустра все еще стоит, не двигаясь с места, и дрожь бьет его. «О Заратустра, — проговорил он, — ты не похож на человека, который от счастья кружится на месте: чтобы не упасть, придется тебе танцевать! Но даже если ты и захочешь танцевать и выделывать на канате трюки, все равно никто не скажет: „Смотрите, вот танцует последний веселый человек!“ Тот, кто его ищет здесь, напрасно поднялся на эти высоты: пещеры найдет он и скрывающихся в них, а также убежища для тех, кто спасается бегством, но не обнаружит ни тайников, ни сокровищниц счастья, ни новых золотоносных жил его. Счастье — не обрести его у отшельников, заживо похоронивших себя! Неужели придется искать мне последнее счастье на блаженных островах, среди далеких забытых морей? Хотя все равно ничто не вознаграждается, всякие искания бесполезны, не существует более блаженных островов!» Так вздыхал прорицатель; но с последним вздохом его к Заратустре вернулись спокойствие и уверенность, словно он из глубокого ущелья снова вышел на свет. «Нет! Нет! Трижды нет! — воскликнул он бодрым голосом, поглаживая бороду, — это мне хорошо известно! Существуют еще блаженные острова! Уж лучше молчи об этом, ты, мешок печалей и воздыханий! Перестань болтать, ты, полуденная дождевая туча. Разве не видишь, что промок я уже от печалей твоих, словно собака, которую окатили водой? Отряхнусь-ка я и сбегу от тебя, чтобы высохнуть, — так что не удивляйся! Или сочтешь ты это невежливым? Но тут мои владения. А высшего человека я тотчас разыщу в тех лесах, откуда, быть может, доносился крик его. Быть может, его преследует какой-нибудь лютый зверь. Он — в моих владениях: здесь с ним не случится несчастья! Действительно, немало тут у меня лютых зверей». И с этими словами Заратустра направился к лесу. Тогда прорицатель сказал: «О Заратустра, ты — плут! Я понял: ты хочешь избавиться от меня! Ты предпочитаешь уйти в лес, к диким зверям! Но тебя это не спасет! Вечером снова буду я здесь; я усядусь в пещере твоей и буду сидеть, терпеливый, тяжелый, словно колода, и ждать тебя!» «Да будет так! — крикнул Заратустра уже издали. — И пусть все мое в этой пещере принадлежит и тебе, дорогому гостю моему! Если найдешь ты мед, — ну что ж! лижи его, ворчливый медведь, и услаждай душу свою! А вечером оба мы будем веселы, — веселы и довольны, что день этот кончился! И будешь ты плясать под песни мои, словно ученый медведь. Ты сомневаешься? Ты качаешь головой? Ну что ж, посмотрим, старый ворчун! Ведь и я — тоже прорицатель!» Так говорил Заратустра. .......................................  дополение (коротко о философе Ницше и его Заратустре) Фридрих Вильгельм Ницше - немецкий философ, представитель иррационализма; выдающийся критик и писатель, виднейший мастер афоризма; крупнейший эссеист и поэт; композитор, самый загадочный и оригинальный философ. Он был скорее литературным, чем академическим философом. Вашему вниманию предлагается философское произведение Ф.Ницше "Так говорил Заратустра", в котором основными являются идеи сверхчеловека и вечного возвращения. Эта книга - своего рода ницшеанская Библия. Книга, взорвавшая сознание сотен тысяч людей. Книга, ставшая эталоном индивидуалистской философии и апологией "идеи сверхчеловека". Она и сейчас действует на сознание читателя с неистовой силой. Повиновение - и мятеж. Страсть - и ненависть. Сила личности - и покорность року. Судьба - и немногие, способные взять ее в свои руки. Яростная и неоднозначная книга. С ней можно не соглашаться и спорить, но нельзя переоценить влияние, которое она оказывает на читательские умы. ............................................................................... © Copyright: Ф Ницше Так говорил Заратустра |
|
Философ Фридрих Ницше: Так говорил Заратустра читать текст - разные переводы. zaratustra nicshe.