Ницше Фридрих: мысли и изречения: Женщины и художники думают, будто 

 
 Читай текст книги Фридриха Ницше - Человеческое слишком человеческое
 
281
Двери. — Во всём, что он переживает, чему научается, ребёнок, так же как и взрослый, видит двери: но для него они — входы, а для взрослого — всегда только проходы.

282

Сердобольные женщины. — Женское сострадание, когда оно болтливо, выносит одр болезни на рыночную площадь.

283

Ранняя заслуга. — Тот, кто уже в юности добивается заслуги, обыкновенно забывает из-за этого о стыде перед старостью и старшими и тем самым, к своей величайшей невыгоде, исключает себя из общества людей зрелых, помогающих созреть, так что, несмотря на свою раннюю заслугу, дольше других остаётся зелёным, фамильярным и инфантильным.

284

Огульные души. — Женщины и художники думают, будто если им в чём-то не противоречат, то, значит, противоречить им в этом нельзя; полное почтение и молчаливое неодобрение, тоже полное, кажутся им несовместимыми, поскольку их души умеют принимать всё только огульно.

285

Молодые таланты. — С молодыми талантами нужно обращаться, строго следуя максиме Гёте, гласящей, что нередко не стоит наносить ущерб заблуждению, чтобы не нанести ущерба истине.{124} Их состояние похоже на недомогания во время беременности и вызывает странные прихоти: эти их прихоти нужно по возможности удовлетворять и смотреть на них сквозь пальцы ради результата, которого от них ждут. Конечно, если уж ты — санитар, присматривающий за этими странными больными, ты должен знать толк в трудном искусстве добровольного самоуничижения.

286

Отвращение к правде. — Так уж устроены женщины, что всякая правда (о мужьях, любви, детях, обществе, смысле жизни) вызывает их отвращение, а потому они стараются мстить любому, кто открывает им глаза.

287

Источник большой любви. — Откуда берутся внезапные страстные чувства мужчины к женщине, глубокие, истинные? Меньше всего из одной только чувственности: но когда мужчина обнаруживает слитыми в одном существе слабость, нужду в помощи и одновременно шаловливость, в нём начинается такое, что душа его словно вот-вот выплеснется наружу, — в один и тот же миг он и растроган, и уязвлён. Из этой-то точки и бьёт источник большой любви.

288

Опрятность. — Нужно развивать у ребёнка вкус к опрятности, доводя его до страсти: позднее он, преображаясь всякий раз заново, возвысится чуть ли не до любой добродетели и в конце концов, будучи компенсацией за отсутствие таланта, даст как бы море света, состоящего из чистоты, умеренности, доброты, характера, — неся в себе счастье, излучая счастье.

289

О тщеславии старых мужчин. — Глубокомыслие принадлежит юности, ясность мысли — старости: и если, несмотря на это, старые мужчины иногда говорят и пишут в глубокомысленной манере, то делают это из тщеславия, думая, будто таким способом обретают прелесть юности, мечтательности, роста, полного предчувствий и надежд.

290

Как используют новое. — Мужчины пользуются только что усвоенным или пережитым как лемехом, а бывает, и как оружием; женщины же тотчас делают себе из него наряд.

291

Чувство своей правоты у мужчин и у женщин. — Если согласиться с женщиной в том, что она права, то она не откажет себе в удовольствии с торжеством попрать выю поверженного, — она должна насладиться своей победой; мужчина же в таком случае обыкновенно испытывает стыд перед другим мужчиной за то, что оказался прав. Зато мужчина привык побеждать, для женщины же такое переживание — исключение.

292

Самоограничение в жажде красоты. — Чтобы стать прекрасными, женщины не должны стремиться слыть хорошенькими: иными словами, в девяноста девяти случаях, когда они могли бы понравиться, им следует делать всё, чтобы не понравиться, дабы в одном только случае стяжать восхищение того, врата души которого достаточно велики для приёма чего-то великого.

293

Непонятливый, несносный. — Иной юнец не может понять, как это старший уже умудрился оставить за спиной свои восторги, утренние зори чувства, перипетии и взлёты мысли: ему обидно хотя бы представить себе, что они могут повторяться, — но полную его враждебность вызовет идея о том, что не быть ему плодотворным, если он не сбросит эти цветы, не лишится их аромата.

294

Партия с обиженным выражением лица. — Всякая партия, умеющая придавать своему лицу обиженное выражение, привлекает к себе сердца людей добродушных и в результате сама получает мину добродушия — к своей величайшей выгоде.

295

Утверждения надёжнее доказательств. — Утверждение воздействует сильнее, чем аргумент, — по крайней мере, на большинство людей; ведь аргументы возбуждают недоверие. Поэтому демагоги стараются защитить аргументы своих партий утверждениями.

296

Лучшие укрыватели краденого. — Всем людям, постоянно добивающимся успеха, свойственна глубоко коренящаяся в них хитрость: они неизменно преподносят свои ошибки и слабости как якобы свои сильные стороны — в силу чего создают впечатление, будто очень хорошо знают и понимают их.

297

Время от времени. — Он уселся у городских ворот и заявил человеку, который как раз через них проходил, что это — не что иное, как городские ворота. Тот отвечал: «Допустим, так оно и есть, но если хочешь, чтобы тебе сказали спасибо, вовсе не обязательно так явно показывать, что ты прав». «Да я и не жду никакой благодарности, — сказал первый; — но всё-таки время от времени бывает чертовски приятно не только быть правым, но и заставить других это признать».

298

Доблесть придумали не немцы. — Аристократизм и отсутствие зависти Гёте, благородный отшельнический пессимизм Бетховена, душевное изящество и грация Моцарта, непреклонная мужественность и обузданная законом свобода Генделя, углублённая внутренняя жизнь Баха, невозмутимая и просветлённая, которой даже не нужно отказываться от блеска и успеха, — разве всё это немецкие качества? — А если нет, то это по меньшей мере показывает, к чему немцы должны стремиться и чего они способны достичь.

299

Pia fraus[69] или что-то другое. — Я могу ошибаться, но мне кажется, что в нынешней Германии для каждого человека ежеминутным долгом сделался двойной вид ханжества: из имперско-политических опасений требуют немечества, а из страхов социального порядка — христианства, того и другого — лишь на словах и в плоскости жестов, но главным образом в способности молчать. И всё это — видимость, которая столь многого стоит, так дорого обходится; и всё это — зрители, ради которых нация корчит немецко-христианскую мину.

300

Насколько и в хорошем половина может быть больше целого. — Во всём, что организуется в расчёте на долгий срок и постоянно требует участия множества людей, что-то не слишком хорошее должно стать правилом, хотя организатору прекрасно известно и лучшее (а заодно более трудное): он, однако, рассчитывает на то, что никогда не будет недостатка в людях, способных соответствовать требованиям правила, — а он знает, что правило — это способности среднего уровня. — Юноши редко это понимают и потому, оказываясь в роли новичков, думают, будто они невесть как правы, и удивляются слепоте других.

301

Член партии. — Истинный член партии уже не учится — он только разузнаёт и судит: а вот Солон, никогда не бывший членом партии, но добивавшийся своей цели обок партий и над ними или вопреки им, характерным образом является отцом той скромной фразы, в которой выражаются здоровье и неисчерпаемые возможности Афин: «Я состарился, но не перестал учиться»{125}.

302

Что, по Гёте, присуще немцам. — Только поистине невыносимые люди, в которых невозможно даже представить себе ничего хорошего, обладают свободой убеждений, не замечая, что у них нет свободы вкуса и ума. Но именно это, согласно хорошо взвешенному суждению Гёте, и присуще немцам.{126} — Его голос и его пример указывают на то, что немцы должны быть чем-то большим, чем просто немцами, если хотят стать полезными или хотя бы выносимыми для других наций, — и в каком направлении им нужно двигаться, чтобы подняться над собою и выйти за свои пределы.

303

В каком случае следует остановиться. — Когда массы начинают бесчинствовать, а разум помрачается, лучше всего, если ты не вполне уверен в своём душевном здоровье, спуститься в подворотню и посмотреть, какая там на дворе погода.

304

Умы бунтарские и умы собственнические. — Единственное средство против социализма, какое ещё у вас осталось, таково: не дразнить его, иными словами, самим жить умеренно и скромно, всеми силами противиться демонстрациям изобилия и содействовать государству, когда оно облагает чувствительными налогами всяческие излишества и всё напоминающее роскошь. Не хотите такого средства? Тогда, богатые мещане, называющие себя «либеральными», вам остаётся только признать: то, что вы находите в социалистах столь страшным и угрожающим, а в себе самих считаете законным, будто там это что-то совсем другое, — не что иное, как ваш собственный глубинный образ мыслей. Если бы у вас, каковы вы сейчас, не было достатка и забот о его сохранении, то этот ваш образ мыслей сделал бы вас социалистами: вас отличает от них только собственность. И если вы хотите как-нибудь одолеть врагов своего благосостояния, то вам надо сначала победить самих себя. — Если бы это благосостояние и впрямь было благосостоянием! Тогда оно было бы не столь броским, не так вызывало бы зависть, оно было бы более открытым, благожелательным, более уравнивающим, покровительственным. Но фальшь и лицедейство ваших увеселений, состоящих больше в ощущении контраста (в ощущении, что другие их лишены и завидуют вам), чем в ощущении игры сил и роста сил, — ваши жилища, одежды, экипажи, витрины, потребности утробы и стола, ваше шумное восхищение оперными спектаклями и музыкой, наконец, ваши женщины, хорошо вылепленные и образованные, но из металла неблагородного, раззолочённые, но без золотого звона, выбранные вами как образцы для витрины и сами преподносящие себя как образцы для витрины: всё это сеющие заразу разносчики той народной болезни, которая нынче всё быстрее овладевает массами как социалистический душевный зуд, но которая впервые возникла и вызрела в вас. И разве кто-нибудь ещё сможет сейчас остановить эту чуму? —

305

Партийная тактика. — Когда какая-нибудь партия замечает, что прежний приверженец из безусловного подданного сделался условным, то это для неё настолько невыносимо, что, всячески провоцируя и оскорбляя его, она пытается довести его до полного отпадения, сделать его своим врагом: ведь она питает подозрение, что стремление видеть в её вероисповедании нечто относительно ценное, допускающее доводы за и против, взвешивание и отбрасывание, для неё более опасны, чем огульная вражда.

306

Об укреплении партий. — Тот, кто хочет укрепить свою партию изнутри, пусть предоставит ей повод претерпеть явную несправедливость: тем самым она обретёт чистую совесть, которой ей, возможно, прежде не хватало.

307

Заботиться о своём прошлом. — Люди по-настоящему уважают только всё возникшее в старину, прошедшее долгую историю — поэтому тот, кто хочет, чтобы память о нём не стёрлась после смерти, должен заботиться не только о грядущих поколениях, но ещё больше о прошлом: вот почему тираны всякого рода (в том числе тиранствующие художники и политики) любят чинить над историей насилие, дабы она предстала как подготовка и постепенное восхождение к ним самим.

308

Партийный писатель. — Удар литавр, которым молодой писатель снискал к себе такую симпатию на службе партии, для того, кто к ней не принадлежит, звучит, как звон цепей, и возбуждает скорее сострадание, чем восхищение.

309

Выступать против себя. — Наши последователи не прощают нам, когда мы выступаем против себя самих: ведь в их глазах это значит не только отвергнуть их любовь, но и скомпрометировать их разум.

310

Богатство — это опасность. — Собственностью должен обладать лишь тот, у кого есть ум: иначе собственность становится общественно опасной. А собственник, не умеющий распорядиться свободным временем, которое может дать ему обладание собственностью, всегда будет продолжать стремиться к обладанию: это стремление становится его развлечением, его военной хитростью в битве со скукой. Так в конце концов из небольшой собственности, которой хватило бы человеку разумному, возникает настоящее богатство: и притом как блистательный результат умственной несамостоятельности и нищеты. Вот только кажется оно чем-то совсем другим, нежели позволяет ожидать его жалкое происхождение, поскольку умеет маскироваться образованием и искусством: точнее, оно умеет покупать себе эту маску. Этим оно возбуждает зависть у более бедных и необразованных — а они, в сущности, всегда завидуют образованности и в маске не видят маски, — и мало-помалу готовит социальный переворот: ведь раззолочённая грубость и лицедейское чванство в мнимом «потреблении культуры» внушают социалистам мысль о том, что «всё дело только в деньгах», — в то время как, разумеется, от денег зависит кое-что, но куда большее зависит от ума.

311

Радость приказывать и подчиняться. — Приказывать доставляет такую же радость, как и подчиняться, — первое, когда оно ещё не превратилось в привычку, второе, наоборот, когда оно вошло в привычку. Старые слуги среди новых начальников невольно помогают друг другу испытывать радость.

312

Честолюбие безнадёжного дела. — Есть честолюбие безнадёжного дела, заставляющее партию идти на крайний риск.

313

Когда без ослов не обойтись. — Толпу можно довести до кликов «осанна», только въехав в город верхом на осле.

314

У партий в обычае. — Каждая партия старается выставить чем-то незначительным то значительное, что явилось на свет не в ней самой; а если уж это у неё не получается, то она нападает на значительное тем более ожесточённо, чем более оно превосходно.

315

Опустошение. — По мере того как человек посвящает себя текущим делам, от него остаётся всё меньше. Поэтому великие политики могут сделаться людьми абсолютно пустыми, хотя некогда были полными и богатыми.

316

Желанные враги. — Социалистические порывы нынче всё же скорее возбуждают у династических правительств симпатию, чем страх, потому что благодаря им эти правительства получают в свои руки право и меч для экстраординарных мер, а уж с их помощью могут покарать настоящие свои пугала — демократов и антидинастические движения. — Ко всему, что такие правительства публично ненавидят, они теперь питают тайную приязнь и задушевные чувства: ведь им приходится скрывать своё подлинное нутро.

317

Владение овладевает. — Владение собственностью делает человека более независимым, свободным лишь до известной степени; один шаг дальше — и владение становится хозяином, владелец — рабом: он должен приносить в жертву владению своё время, свои раздумья и отныне чувствует себя обязанным вступать в отношения, пригвождённым к месту, принадлежащим государству: и всё это, возможно, вопреки своей глубочайшей и главнейшей потребности.

318

О господстве знающих. — Легко, до смешного легко представить образчик для выбора какой-нибудь законодательной коллегии. Сначала честные и заслуживающие доверия люди этой страны, а одновременно — мастера и знатоки в каком-нибудь деле, должны, разузнавая друг о друге и признавая друг друга, произвести конкурсный отбор: а из их более узкого круга, в свой черёд, должны выбрать друг друга специалисты и сведущие люди первого ранга в каждой отдельной отрасли, опять-таки путём взаимного признания и поручительства. Если они образуют законодательную коллегию, то, наконец, в каждом отдельном случае решающими должны быть только голоса и суждения самых сведущих специалистов, а честность всех остальных — достаточно велика, став просто делом приличия, чтобы предоставить голосование по этим вопросам тоже лишь им: тогда закон в строжайшем смысле слова возник бы из разума наиболее разумных. — Нынче голосуют партии: и в любом голосовании должны участвовать сотни людей с очень нечистой совестью — с нечистой совестью плохой осведомлённости, неспособности строить заключения, стремления повторять за другими, несамостоятельности мышления, желания плыть по течению. Ничто не унижает достоинство любого нового закона так, как эта стойкая краска стыда за нечестность, которую вызывает всякое партийное голосование. Но, как уже сказано, легко, до смешного легко представить образчик чего-то подобного: нет сейчас в мире власти, достаточно сильной, чтобы провести в жизнь что-нибудь получше, — пусть даже вера в высшую полезность науки и людей науки осенит, наконец, и самых упрямых, количественно превзойдя господствующую нынче веру. Пусть дух такого будущего и выразит наш лозунг: «Больше почтения знающим! И долой все партии!»

319

О «народе мыслителей» (или плохого мышления). — Неясность, незавершённость, склонность к предчувствиям, ко всему элементарному, интуитивному (если вещи неясные неясно же и выразить), то, что говорят о немецком характере, — если бы и впрямь ещё существовало, служило бы доказательством того, что немецкая культура отстала на много шагов и всё ещё остаётся в русле и в атмосфере средневековья. — Правда, в такой отсталости заключены и кое-какие преимущества: обладая этими качествами — если, повторю, они ещё ими действительно обладают, — немцы были бы способны на некоторые вещи, и главным образом на понимание некоторых вещей, для понимания которых другие нации потеряли всякую способность. И многое, несомненно, утрачивается, когда утрачивается нехватка разумности — то есть именно то общее, что входит во все названные качества: но тут нет и никакой потери без величайшего ответного выигрыша, так что нет и никакой причины для стенаний — конечно, если мы не хотим, подобно детям и лакомкам, одновременно наслаждаться плодами всех времён года.

320

Лить воду в колодец. — Правительства крупных государств имеют в своём распоряжении два средства держать свои народы в зависимости от себя, в страхе и послушании: более грубое — армию и более мягкое — школу. С помощью первого они привлекают на свою сторону честолюбие высших и силу низших слоёв общества, насколько те и другие обычно располагают энергичными и крепкими мужчинами средних и низших способностей: а с помощью второго средства они получают одарённую бедноту, в особенности взыскательную в умственном отношении полубедноту средних сословий. Прежде всего из учителей всех рангов они делают интеллектуальных придворных, ориентирующихся на «верхи»: вставляя палку за палкой в колёса частной школы, не говоря уж о вовсе неугодном частном воспитании, они обеспечивают себе распоряжение весьма значительным числом учительских мест, на которые неизменно устремлены взоры голодных и преданных глаз, числом наверняка раз в пять больше, чем имеется свободных мест. Но эти должности могут давать своим обладателям лишь скудное пропитание: поэтому у них постоянно держится лихорадочная жажда продвижения, ещё прочнее привязывая их к целям правительства. Ведь поддержание умеренного недовольства всегда выгоднее, чем удовлетворённости, этой матери мужества, бабушки свободомыслия и задиристости. При помощи этого телесно и умственно приручённого учительского сословия вся молодёжь страны по возможности поднимается на некоторую высоту образованности, полезную для государства и целесообразно ранжированную: но прежде всего на незрелые и честолюбивые умы во всех сословиях почти незаметно распространяется образ мыслей, подразумевающий, что только признанное и одобренное государством направление жизни сразу же влечёт за собою общественное отличие. Воздействие этой веры в государственные экзамены и звания заходит так далеко, что даже независимые, поднявшиеся благодаря торговле или ремеслу мужчины чувствуют в душе укол неудовлетворённости до тех пор, пока и их место в обществе не будет замечено и признано свыше благосклонным дарованием рангов и орденов, — пока будет «не стыдно выйти на люди». Наконец, государство связывает все эти сотни и тысячи принадлежащих ему должностей и доходных мест обязательством получать образование и аттестаты в государственных школах, если они хотят когда-нибудь попасть на эти места: общественный почёт, кусок хлеба, возможность завести семью, защита со стороны властей, чувство общности получивших одинаковое образование — всё это образует сеть чаяний, в которую попадает каждый молодой человек: так откуда же возьмётся у него недоверие? А если напоследок обязанность несколько лет послужить в армии и вовсе станет для каждого, по смене двух-трёх поколений, автоматической привычкой и условием, на которое человек с юных лет ориентирует свои жизненные планы, то государство может отважиться даже на мастерский трюк — через выгоды переплести друг с другом школу и армию, способности, честолюбие и силу, то есть, предоставляя более благоприятные условия, приманивать в армию более способных и образованных и внушать им воинский дух восторженного послушания, чтобы они, возможно, так и остались на военной службе и заслужили своим дарованием новую, ещё более светлую славу. — Тогда для больших войн будет не хватать только одного — повода: а уж об этом профессионально, то есть с совершенно невинным видом, похлопочут дипломаты вместе с газетами и биржами. Ведь у «нации», если она — нация солдат, во время войны всегда чистая совесть, её даже не надо ей заранее внушать.

* * *
Вы читали текст из книги философа Фридриха Ницше "Человеческое, слишком человеческое". Эта книга, в которой Ницше восстал против религии, морали, нравственности и прежних ценностей человека. Фридрих Ницше идёт против идеалов, христианской культуры и метафизики. Скандальная слава Ницше, отвергающего общественные устои, устоявшиеся нравы и обычаи, начинается именно с книги «Человеческое, слишком...» (1878)
Текст книги приводится в нескольких переводах на русский (содержание слева)
Добавлен том второй, где приводятся "Мнения и Изречения" - в форме коротких афоризмов, мыслей и высказываний. Также, добавлена книга "Странник и его тень", которую переводчик посчитал частью "Человеческого..."
Философские цитаты Фридриха Ницше, его афоризмы, произведения и книги о философе - вы можете читать онлайн на этом сайте.
Надеемся, что эта книга откроет для вас новый мир...
Спасибо за чтение!  Фридрих Ницше - жив!

.................................................
© Copyright: Ницше Фридрих произведения и цитаты