Ницше Фридрих: Странник и его тень: Более точный взгляд на смерть 

 
 Читай текст книги Фридриха Ницше - Человеческое слишком человеческое
 
321

Как следует атаковать. — Основания, на которых держится вера или неверие во что-то, сильны настолько, насколько возможно, у очень и очень немногих людей вообще. Обычно, чтобы потрясти какую-либо веру, отнюдь не требуется сразу прибегать к тяжёлым наступательным орудиям; многим достаточно атаковать, произведя не слишком большой шум, нередко просто хлопушкой. В обхождении с людьми очень тщеславными бывает довольно сделать мину, выражающую самую ожесточённую атаку: они видят, что к ним относятся весьма серьёзно, и легко уступают.

322

Смерть. — Более точный взгляд на смерть мог бы подмешать в каждую жизнь драгоценную, благоухающую каплю легкомыслия — а теперь вы, диковинные аптекарские души, сделали из смерти зловонную каплю ада, отравляющую всю жизнь!

323

Раскаяние. — Никогда не давать места раскаянию, а тотчас говорить себе: это значило бы послать вдогонку первой глупости вторую. — Если ты причинил вред, подумай о том, как сделать что-то хорошее. — Если ты за свои поступки понёс наказание, переноси его с чувством, что оно уже само заключает в себе что-то ценное: твоё наказание предостерегает других от совершения подобной глупости. Всякий наказанный злодей вправе чувствовать себя благодетелем человечества.

324

Научиться мыслить. — Как человек может научиться мыслить, если он не будет как минимум третью часть каждого дня проводить без страстей, людей и книг?

325

Лучшее лекарство. — Время от времени немножечко здоровья — вот лучшее лекарство для больных.

326

Не прикасаться! — Есть на свете ужасные люди, которые не решают, а только запутывают и делают более трудной проблему для всех, кто хочет участвовать в её решении. Того, кто не может попасть молотком по шляпке гвоздя, нужно попросить вообще не прикасаться к молотку.

327

Забытая природа. — Мы говорим о природе, забывая при этом о себе: а ведь мы и сами — природа, quand même[90]. — Следовательно, природа есть нечто совершенно другое, чем то, что мы чувствуем, произнося «природа».

328

Глубокие и скучные. — То, что падает в глубоких людей, как и в глубокие колодцы, падает очень долго, прежде чем достигнет самого дна. Зрители, которые обычно не могут дождаться конца, весьма склонны считать таких людей неповоротливыми и косными — а то и скучными.

329

Когда пора клясться в верности себе. — Бывает, мы движемся в направлении ума, которое никак не соответствует нашему дарованию; какое-то время мы героически плывём против ветра и волн, а, в сущности, против себя самих: мы теряем силы, задыхаемся; то, чего мы достигаем, не доставляет нам настоящей радости, и нам кажется, что эти достижения обошлись нам слишком дорогой ценой. Мало того, мы отчаиваемся в своей плодотворности, в своём будущем — иногда, наверное, и в разгар своего торжества. И вот наконец-то мы поворачиваем в обратную сторону — теперь ветер дует в наши паруса, направляя нас в наше русло. Какое счастье! Как мы уверены в своей победе! Только теперь мы понимаем, кто мы и чего хотим — и клянёмся теперь уже не изменять себе, да и вправе не изменять себе — как знающие.

330

Предсказатели погоды. — Как облака подсказывают нам, куда высоко над нами дуют ветры, так и умы самые лёгкие и свободные, двигаясь по своим направлениям, заранее указывают нам погоду будущего. Ветры долин и рыночные суждения на злобу дня что-то значат лишь для того, что было, а не для того, что будет.

331

Постоянное ускорение. — Люди, которые медленно начинают дело и с трудом в него втягиваются, затем подчас демонстрируют качество постоянного ускорения — так что в конце концов никто уже не знает, куда понесёт их поток.

332

Три хороших вещи. — Величие, покой, солнечный свет — эти три вещи заключают в себе всё, чего мыслитель для себя желает и чего от себя требует: его надежды и обязанности, его притязания в интеллектуальной и моральной сфере, даже в повседневной жизни и ландшафтных условиях его жилища. Им соответствуют, во-первых, возвышенные мысли, во-вторых, мысли умиротворяющие, в-третьих, просветляющие, — но, в-четвёртых, мысли, причастные ко всем трём качествам, в которых преображается всё земное: это сфера, где царит великая троица радости.

333

Умереть за «истину». — Мы не позволили бы сжечь себя за свои мнения: не настолько уж мы в них уверены. Но, возможно, позволили бы сжечь себя за то, чтобы иметь право на свои мнения и на то, чтобы их изменять.

334

Иметь свою цену. — Если человек хочет, чтобы его расценивали как именно то, чем он является, он должен быть чем-то, что имеет свою цену. Но цену имеет только обыкновенное. Значит, названное желание — следствие либо проницательной скромности, либо глупой нескромности.

335

Мораль для строителей домов. — Когда дом построен, надо убрать строительные леса.

336

На лад Софокла. — Кто больше греков доливал воды в вино! Соединять трезвость с грацией — это была привилегия афинской знати во времена Софокла и после него. Попробуй делать так же, кто может! В жизни и в творчестве!

337

Героизм. — Героизм состоит в том, чтобы совершать великие дела (или величественно отказываться от чего-нибудь), не чувствуя, что соревнуешься с другими, перед другими. Куда бы ни пошёл герой, его всегда окружает глушь и священно-закрытая пограничная область.

338

Двойничество природы. — В иных уголках природы мы с приятным ужасом вновь обнаруживаем себя, и это прекраснейший вид двойничества. — Насколько же счастливым, наверное, может быть тот, кто чувствует это именно здесь, в этом неизменно солнечном октябрьском воздухе, в этой плутовской, беззаботной игре сквознячков с утра до вечера, в этой чистейшей ясности и мягчайшей прохладе, в общем изящно-серьёзном характере этой высокогорной долины с её холмами, озёрами и лесами, в местности, которая бесстрашно расположилась рядом с ужасами вечных снегов, здесь, где сошлись, чтобы заключить союз, Финляндия и Италия, и которая кажется родиной всех оттенков серебра, — насколько же счастлив тот, кто может сказать: «В природе есть, конечно, много более величественного и прекрасного, но к этому я чувствую близость и родство, кровное родство, и даже более того».

339

Снисходительная приветливость мудрого. — В общении с другими людьми мудрый невольно проявляет снисходительную приветливость, словно князь, и весьма склонен обходиться с ними совершенно одинаково, не глядя на все различия в их способностях, положении и воспитанности: а люди, заметив это, очень обижаются на него.

340

Золото. — Всё, что золото, не блестит. Самые благородные металлы испускают мягкое сияние.

341

Колесо и тормоз. — У колеса и у тормоза задачи разные, но одна всё-таки общая — делать друг другу больно.

342

Помехи мышлению. — На всё, что прерывает течение мыслей (как говорится, мешает), нужно смотреть добродушно, как на новую модель, которая показалась в дверях, чтобы предложить себя живописцу. Такие перерывы — во́роны, что приносят еду отшельнику.

343

Много ума. — У кого много ума, тот сохраняет молодость: но именно из-за этого ему приходится мириться со славой человека более старого, чем он есть. Ведь люди воспринимают печать ума на лице как следы житейского опыта, то есть множества пережитых хороших и плохих событий, страданий, заблуждений, сожалений. Стало быть, если человек наделён большим умом и он его не скрывает, то люди считают его как более старым, так и более скверным, чем он есть.

344

Как надо побеждать. — Не следует стремиться к победе, если рассчитываешь обогнать соперника только на волосок. Хорошая победа должна внушать побеждённому радость, в ней должно быть что-то божественное, избавляющее от стыда.

345

Иллюзия выдающихся умов. — Выдающиеся умы изо всех сил стараются избавиться от одной иллюзии: они воображают, будто люди посредственные им завидуют и воспринимают их как исключительных. Но на самом-то деле те воспринимают их как нечто лишнее, как то, отсутствие чего осталось бы незаметным.

346

Требование опрятности. — Если человек меняет свои мнения, то для одних натур это такое же требование опрятности, как и смена белья; для других же — всего лишь требование их тщеславия.

347

Тоже достойно героя. — Вот герой, который всего-то и сделал, что потряс дерево, на котором уже созрели плоды. Вам кажется, этого мало? Тогда сперва поглядите на дерево, которое он потряс.

348

Чем можно измерить мудрость. — Рост мудрости можно точно определить по убавлению желчи.

349

Неприятный способ высказывать заблуждения. — Не всякому по нраву, если кто-то высказывает истину в приятной форме. Но пусть по крайней мере никто не думает, что заблуждение превратится в истину, если высказать его в неприятном виде.

350

Золотое решение.{171} — Много цепей наложено на человека, чтобы он отучился вести себя, как животное: человек и впрямь стал более милосердным, умным, дружелюбным, рассудительным, чем любое животное. Но и теперь он ещё страдает от того, что слишком долго носил свои цепи, что ему так долго не хватало свежего воздуха и движения на воле: — цепи же эти, я повторяю снова и снова, суть тяжёлые и осознанные заблуждения в сфере моральных, религиозных, метафизических представлений, заблуждения, о которых здесь шла речь. Лишь когда мы победим и болезнь этих цепей, будет полностью достигнута первая великая цель: отделение человека от животных. — Сейчас наша работа по избавлению от цепей в самом разгаре, и в ней нам требуется наивозможнейшая осторожность. Свобода ума может достаться лишь человеку облагороженному; лишь к нему подойдёт облегчение жизни и смажет его раны; он первым будет вправе сказать, что живёт на свете, чтобы радоваться, и больше ни для чего; и в любых других устах будет опасным его девиз: мир вокруг меня и благоволение всему насущному. — Обращая эти слова к одиночкам, он вспомнит одно древнее, величественное и трогательное выражение, относящееся ко всем и оставшееся стоять над всем человечеством как некий девиз и символ, от которого должен погибнуть каждый, кто раньше времени украсит им своё знамя, — от которого погибло христианство. Всё ещё, кажется, не настала пора, когда со всеми людьми может случиться подобное тому, что случилось с теми пастухами, которые увидели над собою в небе сияние и услышали эти слова: «и на земле мир, в человеках благоволение!»{172} — Сейчас всё ещё время одиночек.

* * *

Тень: Из всего, что ты тут высказал, мне больше всего по нраву обетование: вы хотите снова стать добрыми соседями всем насущным вещам. Это пойдёт на пользу и нам, бедным теням. Ведь, стоит признать, до сей поры вам нравилось только очернять нас.

Странник: Очернять? А почему вы никогда не защищались? Ведь наши уши всегда были поблизости от вас.

Тень: Нам-то казалось, что мы как раз слишком близки к вам, чтобы говорить о себе.

Странник: Деликатно! Очень деликатно! Ах, вижу я, что вы, тени — более «совершенные люди», чем мы.

Тень: А вы ещё называете нас «навязчивыми» — нас, которые хорошо умеют делать по крайней мере одно: молчать и ждать — ни один англичанин не сумеет этого лучше. Верно — нас часто, очень часто видят в хвосте у человека, но всё-таки не в рабстве у него. Если человек чурается света, то мы чураемся человека: вот насколько хватает нашей свободы.

Странник: Эх, куда чаще свет чурается человека, а уж тогда и вы его оставляете.

Тень: Я часто оставляла тебя с болью: мне, такой любознательной, многое в человеке осталось неясным, ведь я не всегда могу быть возле него. Я хотела бы быть и твоей рабыней, только для того, чтобы целиком познать человека.

Странник: Да разве ты знаешь, да разве я знаю, не превратишься ли ты внезапно из рабыни в госпожу? Или, хотя и останешься рабыней, но из презрения к своему господину станешь жить в унижении, в мерзости? Так будем же оба довольны свободой, насколько её тебе хватает, — тебе и мне! Ведь вид невольника отравил бы мне все мгновения моей высшей радости; и самое сладостное мне опротивело бы, если бы кто-то был вынужден делить его со мною, — я не хочу видеть возле себя рабов. Поэтому не нужна мне и собака, эта ленивая, обмахивающаяся хвостом прихлебательница, которая, будучи слугою человека, сначала сделалась «собачьи преданной» ему, а потом люди ещё обыкновенно и хвалят её за то, что она хранит верность своему хозяину и следует за ним, как —

Тень: Как тень — так ведь у вас говорят? Может быть, сегодня я тоже слишком долго следовала за тобой? Это был самый долгий день, но мы уже на его исходе, ты уж ещё немного потерпи. Трава в росе, и меня знобит.

Странник: Ох, так уже время расставаться? А я напоследок ещё тебя невольно обидел — я видел, ты от этого потемнела.

Тень: Я покраснела, приняв тот цвет, на который только способна. Мне пришло в голову, что я часто ложилась у твоих ног, как собака, и что ты тогда —

Странник: А я не мог как можно быстрее оказать тебе какую-нибудь любезность? Есть у тебя сейчас какое-нибудь желание?

Тень: Нет, никакого, кроме, пожалуй, того, какое выразила «собака»-философ Александру Великому: немного отойди, не заслоняй мне солнце, а то я мёрзну.

Странник: Что я могу для тебя сделать?

Тень: Зайди под сень вон тех елей и погляди на горы вокруг; солнце садится.

Странник: — Эй, куда ты пропала? Где ты?

* * *
Вы читали текст из книги философа Фридриха Ницше "Человеческое, слишком человеческое". Эта книга, в которой Ницше восстал против религии, морали, нравственности и прежних ценностей человека. Фридрих Ницше идёт против идеалов, христианской культуры и метафизики. Скандальная слава Ницше, отвергающего общественные устои, устоявшиеся нравы и обычаи, начинается именно с книги «Человеческое, слишком...» (1878)
Текст книги приводится в нескольких переводах на русский (содержание слева)
Добавлен том второй, где приводятся "Мнения и Изречения" - в форме коротких афоризмов, мыслей и высказываний. Также, добавлена книга "Странник и его тень", которую переводчик посчитал частью "Человеческого..."
Философские цитаты Фридриха Ницше, его афоризмы, произведения и книги о философе - вы можете читать онлайн на этом сайте.
Надеемся, что эта книга откроет для вас новый мир...
Спасибо за чтение!  Фридрих Ницше - жив!

.................................................
© Copyright: Ницше Фридрих произведения и цитаты